Довольный ребятенок быстренько умял двойной бургер с жареной картошкой и смеясь заявил, что вот теперь-то окончательно согласен идти к автобусной станции. А за околицей крепчал морозец, и оттого вокруг стало здорово и сказочно красиво: уютно сверкали россыпи огоньков на близлежащих холмах, романтические снежные шали серебристо-лиловых тонов укутывали окрестности, певуче скрипел под ногами снег-чародей. Мы с сыном, по-прежнему «русские душой», впрочем, как и сами норвежцы – потомки северных викингов, очень любили такую хрустящую, как леденец, здоровую и ядреную зимушку-зиму. Мой смелый и сильный мальчик решил домой возращаться пешком. Я вспомнила, что до моего бывшего дома отсюда будет минут тридцать ходу или пять остановок на автобусе и восемь минут езды. Тогда, быстренько чмокнув сына в щечку, я побежала по обледенелым ступенькам вниз к открытой станции метро, потому что красные огоньки приближающегося поезда призывно замелькали вдали.

– Я с моста помахаю тебе, мама. Спасибо за «Макдоналдс»! – уже в мою спину прокричал Игорек.

До нужного места удалось добежать даже резвее, чем требовалось: когда наступают холода, поезда начинают ходить медленно и как бы нехотя, часто опаздывают, а иногда и вовсе не появляются, хотя Норвегия, казалось бы, считается высокоразвитой страной.

Чуть отдышавшись густым морозным воздухом, я посмотрела вверх. Вытянувшаяся, худенькая фигурка цвета маренго на фоне лучистого бледно-желтого сияния уличного фонаря стояла как-то покинуто, одиноко, неподвижно-оледенело, Эх, теперь мой сын – сиротинушка при живой матери! Но лишь только внутренне я приготовилась горевать и виниться, как вдруг та же фигура запрыгала по мосту резвым козликом, попутно демонстрируя какие-то весьма затейливые па. Затем Игорь послал мне свой прощальный привет смешным жестом – чем-то среднегеометрическим между воздушным поцелуем и стилизованным намеком на ветвистые оленьи рога. Зачаровавшись прыжками сына, я не заметила, как поезд подкатил прямо к самому перрону и сравнительно давно открыл передо мной гостеприимную дверь в свет и тепло.

Нескончаемый поток пассажиров, так неохотно покидающих насиженные места, почти иссяк. Я тут же было юркнула в вагонный, с мороза, уют, как внезапно возникшая на моем пути высокая и плотная мужская фигура в светло-бежевой замше явственно преградила мне дальнейший путь. Потеряв от удивления и холода дар речи, я даже возмутиться не успела: двери с легким шуршанием затворились перед самым моим носом, и поезд тронулся с места. Одной рукой мужчина крепко удерживал меня за плечо, другой прижимал к уху мобильный телефон, а на плече его висела знакомая мне спортивная сумка. Конечно же, это был Коля-Николай собственной персоной! Интересно, а зачем он оказался в нашем Бэруме таким весьма прохладным зимним вечером? Я даже и не подозревала, что Коле иногда тоже приходится сюда приезжать, потому так растерялась.

– Да, да, конечно. От всей души желаю всего самого хорошего!

«Наверное, с дамой разговаривал! Пять минут стоим, и это первая фраза, которую Коля произнес за все время. Это он-то – такой известный любитель высказаться по поводу и без оного», – мигом пролетело в моей голове.

Николай завершил свой приятный телефонный разговор и с поистине обворожительной, по-американски белозубой улыбкой (А прилично ли, кстати, выяснить у хорошо знакомого человека информацию о специальном лакировании зубов? Нет, наверное, все же не стоит!) обратился ко мне:

– Как все-таки здорово, что тебя встретили. Ты куда и откуда? Если своим временем располагаешь, то давай пойдем с нами в бассейн. Мы потом обязательно заглянем в какой-нибудь милый ресторанчик. Есть на Беккестуе что-нибудь стоящее? Я ведь в этих местах в самый первый раз.

Я сильно призадумалась, успев в сознании удивленно отметить, что Коля начал о себе самом говорить во множественном числе.

Дипломат тем временем стал с озабоченным выражением лица озираться по сторонам, казалось, он что-то потерял и теперь пытается найти. Повинуясь общему настрою, я машинально оглянулась назад и только сейчас увидела Алену. Она одиноко стояла и зябко ежилась несколько метров поодаль, а лицо ее сильно затенял широкий черный капюшон. Нет, эта женщина точно была ею, хотя на три четверти отвернула лицо в противоположном от нас с Николаем направлении. Видимо, Алена Ларсен вышла в последнюю дверь последнего вагона, и потому-то я ее не приметила. Только когда народ со станции схлынул, растворился без остатка в зимних густых сумерках, Аленин обреченный силуэт беззащитно зачернел на фоне белых сугробов и серых стен, так отчетливо подсвеченный сиреневым свечением обычного городского освещения.

– Аленка, так иди же сюда. Я нашу Никулю встретил!

Большими, как ветряные мельницы, руками замахал Николай с явным облегчением. Однако Алена к нам не заспешила. Она только эстетично повела плечами и как бы не расслышала обращенных к ней слов, принявшись по многолетней бессознательной привычке разглаживать пальцами кожу на лбу, чтобы предотвратить появление морщин. Я хорошо знала это специфическое движение ее рук.

– А, черт, не слышит и, наверное, тебя просто не узнала. Давай сами к ней подойдем. Если гора не идет к Магомету, то тому ничего не остается другого…

– Коль, ты знаешь… Я ведь только что из бассейна, мокрая еще. Мы с сыном ходили… укупались совсем, как бы теперь не заболеть… Мне многое сегодня вечером надо успеть сделать: уроки и все такое прочее. Вам же всего самого счастливого и хорошо провести время. Ой, вот там вдали мой поезд идет!

Голос предательски дрогнул, а на глаза начала набегать непрошеная соленая мокрота. Пришлось немедленно отвернуть голову и слегка отвернуться, благо было время сумерек.

Тут-то со мной приключилось нечто непостижимое. Острая, кривая, как турецкий ятаган, но ослепительно-белая молния рассекла беспросветную бездну черных глубин подсознания, и на несколько долгих, как сама вечность, минут я обрела мистическую способность читать мысли других людей, видя их не просто со стороны, но как бы еще и в разных пространственно-временных координатах. Такое трудно объяснить, разве что представить себе спираль, заключенную в некий куб, или четвертое измерение, когда ты воплощаешься в точку на кольце Мебиуса, то есть одновременно стоишь и внутри некоего пространства, и снаружи и имеешь возможность обозрения сразу по всем направлениям.

«Вот женщины, у них никогда ничего не поймешь! То были неразлейвода, а теперь не желают друг с другом разговаривать. Наверное, утром повздорили на кухне из-за какой-нибудь чепухи. Однако задумываться о том – пустая трата собственного времени. Надо махнуть рукой и забыть; наверняка эти капризули перед сном помирятся, поцелуются и мирно заснут в объятиях друг друга. Вот две ревнивые примадонны на одной сцене. Чем так дуться, лучше эти глупые девушки пригласили бы меня к себе в постель третьим. Да где там, ведь они обе так гордятся своей нравственностью. Даже смешно в их возрасте!» – застучал в мои виски низкий, густой, как сливки, а сейчас слегка раздраженный голос Николая.

«Боже мой, Ника здесь! Встретила нас вдвоем с Колей, как же неудачно вышло. Надо же, а сама определенно сказала, что будет сидеть дома! Что теперь делать-то? Ну ладно, где наша не пропадала. Скажу, что совещание в последний момент отменилось, а когда стала звонить домой, то никто не ответил. Тогда решила ей на мобильный… А с мобильным что? Нет, тогда не годится. Так ведь она сама сказала, что ляжет поспать – я решила ее не будить и, естественно, больше перезванивать не стала» – звонкими бусинами посыпались с моей макушки в горло и ниже слова той, которую я так легкомысленно посчитала своей доброй подругой. Какой же надо быть неисправимой, слепой идиоткой! Внезапно я явственно ощутила, как сильно лихорадит Алену, бросает то в жар, то в холод, и на мгновение ее стало жалко. Нет, она не гордилась собой и не презирала мою глупую наивность – мне показалось. Просто мелкое вранье сделалось ее натурой и совсем перестало ею замечаться, однако быть в нем уличенной девушка терпеть не могла и лишь оттого растеряла на несколько минут свою обычную самоуверенность. Затем выяснилось, что я теперь могла не только чужие мысли читать, не только видеть затылком. Сосредоточенно вглядываясь в детали рельсов, тем не менее я отчетливо видела, что происходит за спиной. Видела, как мрачновато-неулыбчивый, совсем не такой, как обычно, Николай неспешно подошел к недвижимой, озябшей и бледной Алене и бросил короткую рубленую фразу: «Ну что, идем?!» Она в ответ неуверенно, подобно осинке на ветру, заколебалась всем телом, несколько помедлив, взяла его под руку, при этом уронив в снег перчатку. Они оба почти сразу нагнулись, но мужчина чуть помедлил, и женщина успела подхватить свою принадлежность первой. После чего эта неулыбчивая пара медленно и как бы нехотя начала свое восхождение по ледяным ступенькам, а будучи на самом верху, они еще раз дружно, но не сговариваясь, обернулись и посмотрели вниз на теперь такую от них далекую меня.