— Герка, здорово, рад видеть тебя! — Володя протягивал руку, словно не слышал про ограбление спецфургона и федеральный розыск.

Володя был невысокий, всегда аккуратный и какой‑то мужественный.

Они решили посидеть в привокзальном ресторанчике «Экспресс» — в недорогой забегаловке, где из экономии погасили половину светильников, и Герману в полумраке было спокойнее. Зевающая официантка приняла заказ на две порции пельменей и принесла триста грамм водки в графине.

— Какая‑то помощь нужна? — осторожно осведомился Володя.

— Нет. Извини, что выдернул. Просто трудно прыгать без парашюта.

Володя понимающе улыбнулся.

— Как там наши парни? — спросил Герман. — Я не перевожу разговор, мне правда хочется знать, Володя. Наверняка про многих из них я в жизни уже ничего больше не услышу. А ведь мне интересно, как судьба сложится.

Володя задумался. Они с Германом не виделись пару лет.

— Слышал, Игорь Лодягин стал мэром в Красноборске?

— Надо же! — засмеялся Герман. Почему‑то ему было приятно, что у Гоши всё хорошо. — А как его туда занесло из Батуева?

— У него жена оттуда родом. Поехал к тёще на блины и завяз.

— Нормальная песня. Гоша ведь с молодости был такой… мундирный. Ему же эти игры в чиновников всегда нравились.

— Кстати, Сане Чеконю орден пришёл. Опоздал на двадцать лет. Но теперь Саня с Красным Знаменем, как Егор Быченко.

— Отлично. Мне кажется, что Чеконь именно из‑за этого ордена и был такой надменный и презрительный. Переживал, что орден потеряли.

Им принесли пельмени в одноразовой посуде, и Герман разлил водку.

— У Макурина всё в порядке… Воха Святенко уехал в Москву, у него там бизнес прёт. А Билл Нескоров вообще олигархом стал.

— Как ему удалось?

— Сначала держал автобазу. Потом — парк стройтехники. Потом начал сам подряжаться на строительство дорог. А дороги — это откаты на сотни миллионов. Теперь в областной Думе сидит, махинации свои подчищает.

— Вот уж за кого не стоило беспокоиться, так это за Билла.

— Герка, умора! — вдруг спохватился Володя, закусывая. — Знаешь, что Готыняна реально судят за двоежёнство? Офигеть! Этот супербизон сам не понимает, как так намухлевал. Теперь ушлые бабы его фирму пилят.

У Володи (инженера и авторитетного специалиста) круг общения был не такой, как у Васи Колодкина с Фондом помощи, а потому Володины истории были куда благополучнее, чем Васины. Хотя и не всегда, конечно.

— А Вован Расковалов загремел за решётку. По пьянке проломил башку собутыльнику. Но к тому и катилось, что он рано или поздно сядет.

— Как Виталя Уклонский поживает?

— Виталя — кремень. Он со времён Гайдаржи держит алкомаркеты, у него уже целая сеть на федеральный округ, охватил пять или шесть областей. Вот кто из наших как встал на тему, так и не отступился.

— Достойно уважения, — кивнул Герман.

Разговор о товарищах и приятелях действительно успокаивал, позволял не думать о том, что терзало совесть, — о Танюше и Владике в Ненастье.

— Герка, прости, что лезу в душу… — Володя налил водки. — А почему ты не попросил наших парней тебе помочь, а решил Щебетовского ограбить?

Германа обескуражила простота этого вопроса.

— Да мне и в голову не пришло, — он пожал плечами. — По‑моему, так уже не делается, Володя. Сейчас и время не то, и парни уже не те…

— Может, ты и прав, Герка. Но странно. Времена‑то были тогда буйные, нам ли не знать? Но как‑то было человечнее, ближе друг до друга…

— Мы были моложе, вот и секрет эпохи, — усмехнулся Герман.

Они взяли ещё двести грамм, и на этом следовало остановиться.

— Нет, — твёрдо сказал Володя, — дело не в молодости. Действительно мир поменялся. Разве сейчас мог бы появиться Сергей Лихолетов?

— Что ты имеешь в виду? Если бы Серёгу не убили, он был бы.

— Не лично Серёга, а такой тип человека. Такой тип уже невозможен.

— А какой Серёга тип?

Герман вспоминал Серёгу: обозлённого, решительного — в Афгане возле кишлака Хиндж; торжествующего и восхищённого собою — на празднике при заселении «на Сцепу»; бесстыжего, лукавого и добродушного — с Танюшей на «мостике»; маленького и потрясённого — на проигранных выборах…

— Сергей по натуре — герой.

Герман был согласен. Да, для него Лихолетов был героем. Командиром. Герман видел Серёгу в бою в Афгане. Пускай на гражданке Серёга бывал не прав, а то и вообще как скотина, но Герман считал его лучшим другом и принимал любым, даже таким, с которым не соглашался. Однако понимание Серёги Герман считал своим личным вопросом и потому возражал Володе:

— Конечно, Серёга был храбрый. Он старался для всех и был честный — не воровал, как нынешние… Но никакого подвига он не совершил.

— Я не про подвиг. Герой — тот, кто прокладывает путь, поднимает народ с колен и ведёт за собой, жертвует собою ради всех. Кто творит историю. Разве сейчас нашёлся бы человек, который из толпы дембелей создал бы организацию, отбил бы огромный рынок, захватил бы жилые дома? Нет. И не потому, что нынче все трусы. Ты же сам сказал: так уже не делается.

Верно, сейчас делается так, как сделал Герман: хапнул и сбежал.

— Серёга тоже мог ограбить фургон, — задумчиво сказал Герман. — Но вот скрываться после грабежа ему было бы против шерсти. Он жил напоказ.

Герман и Володя захмелели, но не потеряли здравости рассудка. Они вышли из полутёмной забегаловки на платформу, на холод, под бледно‑синий свет вокзальных фонарей. Они закурили, хотя оба не курили.

Поезд прибыл через час, и Герман с Володей обнялись у дверей вагона. Проводница бдительно косилась на Германа, от которого пахло водкой, но Герман выдержал испытание её подозрением: не шатался и не шумел, не требовал продолжения банкета, пробрался на своё место в купе и лёг.

Он лежал и думал про Серёгу. Он оставлял Серёгу в Батуеве навсегда, и от этого расставания было очень больно, хотя Лихолетов был мёртв уже десять лет. Но он жил в душе и в памяти: он задавал вопросы и ждал ответы.

Серёга искренне считал, что он круче всех, но своё превосходство (в меру своего понимания) использовал во благо ближних. Он вообще был нацелен на людей: жаждал одобрения, восхищения, зависти. Вряд ли он кого‑то любил, кроме себя, но зато все вокруг видели: одиночество — это не то, что человеку причиняют другие люди, а то, что человек причиняет себе сам. Серёга был цельным: его величие и его несчастье имели общую причину. Он жаждал осчастливить тех, кто признал его командование, хотел стать для них заместителем бога по городу Батуеву, — и этим доказывал, что бог есть.