«1943 года, декабря 18 дня, мы, Народный Комиссар Государственной Безопасности Союза ССР тов. Меркулов и Прокурор Союза ССР тов. Горшенин, рассмотрев материалы расследования в отношении арестованных МИКОЯНА Вано, МИКОЯНА Серго, БАРАБАНОВА Леонида, ХХХХХХХ Ххххххх, БАКУЛЕВА Петра, РЕДЕНСА Леонида, ХМЕЛЬНИЦКОГО Артема и КИРПИЧНИКОВА Феликса,

НАШЛИ: в конце 1942 года и в начале 1943 года ученик 7-го класса 175 школы гор. Москвы Шахурин Владимир предложил некоторым из своих товарищей по школе создать тайную организацию. Вначале организация носила характер игры, но затем под влиянием Шахурина Владимира, начитавшегося переводов фашистских книжек, выродилась в явно антисоветскую организацию. Участники организации в своих беседах восхваляли немецко-фашистскую армию и немецко-фашистских лидеров. Участникам организации были присвоены звания, заимствованные у немецких фашистов, «рейхсфюрер», «фельдфюрер» и «фельдмаршал», а сама организация была названа 'Четвертая империя' . В беседах между собой участники организации обсуждали вопросы о способах ведения пропаганды, направленной к подрыву советского строя, о свержении после войны Советской власти.

Некоторые из участников организации предавались любовным развлечениям, заводя 'романы' с девочками. В итоге всей этой уголовщины и морального разложения создалась обстановка, приведшая к тому, что 3-го июня с. г. руководитель организации Владимир Шахурин на романтической почве убил из револьвера, принадлежавшего Вано Микояну, свою знакомую ученицу той же школы Уманскую Нину, после чего застрелился сам.

Сообщники Шахурина Владимира, понимая антисоветский характер организации 'Четвертая империя' , никому не сигнализировали о существовании организации и сохраняли ее в тайне, а Микоян Вано не сообщил о факте убийства Шахуриным Нины Уманской.

Поведение участников организации тем более преступно, что оно имело место в условиях Великой Отечественной войны, когда весь советский народ напрягает свои силы в борьбе с немецким фашизмом.

Считаем необходимым… выслать из гор. Москвы в разные города Сибири, Урала и Средней Азии сроком на один год под поручительство родителей… срок высылки считать со дня освобождения из-под стражи.

Народный комиссар государственной безопасности Союза ССР Меркулов. Прокурор Союза ССР Горшенин».

Вот во что они играли.

– Вот почему не рассказывают и все валят на сумасшедшего Шахурина. – И Боря признал: – Зря мы… майора. По Уманской в этом документе – ничего. Хотя, —

Боря словно подмигнул мне, – товарищ Чухарев, как по-вашему, почему Микоян не остался на мосту? Не звал помощь к раненому другу. Убежал. И, как теперь нам известно, никому ничего не сказал.

Чухарев молчал, ожидая от Миргородского чудес.

– А-а… Оттого, что «вальтер» его. И мальчик испугался папы. И мальчик, неокрепшая психика, вдруг увидел агонию двух прекрасных существ, девочку с развороченной башкой, задралась юбка… И бросился бежать, не разбирая дороги… Так его научили сказать следователю Шейнину. И следователь не смог спросить у сына члена ГКО… А я бы спросил: ну, испугался, ужаснулся, но прошел час, прошел день, ночь проспал, чего ж ты утром не успокоился и не пришел… И самое-то главное, милок, если так испугался, как хватило духу разжать еще живому Шахурину Володе руку и забрать пистолет?

– А если он не забирал! – вскочил Чухарев. – Если он сам стрелял и в Нину, и в Володю и убежал потому, что надеялся, что его никто не видел…

– Умник, Чухарев! Но парню не повезло. Кто-то их увидел на мосту – втроем. Но почему стрелял? Ревность? Какая ревность… И что же нам теперь делать? Нужно смотреть место происшествия, свидетелей опросить. Нужна доверенность от мальчиков. А теперь ясно, что доверенностей ни мальчики, ни родственники… фашистов… не дадут. Никогда.

Я прошел за Александром Наумовичем в кабинет и буднично спросил: как вы там, сходили к терапевту? Гольцман, словно окруженный внезапным неуютом, случайными обстоятельствами – их надо пережить, заспать:

– Впустую сходил. Дали направление на анализ крови: общий и биохимию. И на УЗИ внутренних органов.

– А что врач сказал? Он вас посмотрел?

– Сказал: желтые склеры.

– Что это?

– Вот здесь, в глазах – это называется склеры. И учащенный пульс. Спросил: гепатитом не болели? Желтухой. Вроде не болел. А в детстве – кто знает. У мамы не спросишь. Регина все знала.

– Вас самого что беспокоит?

– Ничего, – с тоской произнес он. – Это Маша в меня вцепилась, ей кажется, что я похудел! Ну, иногда здесь, в животе, схватывает. Так это и раньше… Да нет, все ерунда. Только времени жалко. Обследуюсь, хуже не будет. Ты думаешь, наша девочка возьмет Зину Левашову? Ох, крученая, мне кажется, эта Зина…

– Разрешите? Написал Микояну, хотел почитать… – Это Чухарев, измученный и мятый. – «Вано Анастасович, пишет вам аспирант исторического факультета Московского университета… Хочу предупредить: я все знаю о вашей роли в убийстве Нины Уманской, встречался с Реденсом, Хмельницким и Бакулевым, вашими братьями Степаном и Серго… Настоятельной необходимости в нашей встрече я не вижу, встреча – это именно ваш последний шанс что-то изменить…»

…Они создали тайную организацию для захвата власти, играли в фашистов и все записывали. Ты понимаешь, все объясняется немного погодя – отцы сделались железными и потеряли язык, личную жизнь, вознеслись и пошли по воздуху, не оставляя чернильных следов, но дети краскомов, ученики безнаказанной 175-й школы росли так, как оставалось им расти: не боялись лагерей, милиционеров и голода, отправляли честные письма, не зная цензуры, вели без утайки дневники, обезьянничали нравы из трофейных лент по древнеримской истории – герои побеждают и возвышаются над чернью, играли в очевидную им взрослую жизнь подпольщиков – с документами. Дети любили документы. Дочь императора с малолетства писала не стихи о солнышке, а указы и крепила кнопками у входа в столовую рядом с телефонным аппаратом, а в «секретарях» у нее ходили Лазарь Каганович, Молотов да Киров и сам император. И первая тайная организация возникла не в седьмом, а классом старше – Скрябин (ходил в кубанке, племянник Молотова), Вано Микоян и проходивший уже по нашему делу авиационный мальчик Кузнецов придумали «Союз друзей до гроба», составили список участников и завели шифр, но Молотов случайно обнаружил и прекратил, а «Четвертая империя» таилась до времени…

Почему они собирались захватить власть? Что им еще оставалось, потомству, – только то, что сделали отцы: война должна окончиться победой, великой победой, после такой войны должно произойти что-то такое… Всех должны воскресить или хотя бы чем-то оправдать каждую могилу… что-то такое, что происходит всегда в конце времен, что заставило Ивана Грозного сесть и тяжело вспомнить поименно задушенных, удавленных, утопленных, посаженных на кол, закопанных живьем, отравленных, изрубленных в мелочь, забитых железными палками, затравленных собаками, взорванных порохом, изжаренных на сковороде, застреленных, сваренных в кипятке, изрезанных живьем на куски – до безымянных младенцев, затолканных под лед… Это чуяли все, чуял и император, раздумывая: не раздавать ли бесплатно хлеб? Времена кончались, мечты царей исполнены, проливы наши – дел не осталось, русские на вершине; куда ни повернись – только вниз, осталось вымирать… Потомству не оставляли лучшего будущего – лучше некуда, все, что у них было, дал император и отцы; но император уйдет в землю, отцы – на персональную пенсию союзного значения и будут молчать, не ропща на скудность пайка, благодаря партию, что не убили, подписывая мемуары; по наследству опасливо передадутся дачи, машины, вклады, алмазные камни в уши, но только не слава, не власть, не подданство Абсолютной Силе… Будущее учеников 175-й, мотогонщиков, ухажеров и дачных стрелков, виделось даже из седьмого класса: сладко есть-пить, кататься на трофейных иномарках, жениться на маршальских дочерях и – спиваться и растираться в ничтожество окончательностью и совершенством не своих деяний, не выбраться из тени отцов и стать кем-то «собой», а не «сыном наркома», имея единственной заслугой фамилию, родство, и завять, устроив внуков куда-нибудь поближе к дипслужбе, к проклятым долларам, и докучать соседям по даче: отец – святой, и вы вспомните еще императора… Они – не Яков Сталин, пропавший в концлагере, а Вася Сталин – двадцатичетырехлетний генерал, хулиган, шалопай, пьяница и покровитель футболистов. И если Шахурин Володя хотел другой судьбы, он должен был собрать стаю верных и выгрызть свой век – взять власть, научиться повелевать прахом, человеческой однородной в общем-то массой, подняться на идее – как Гитлер – колдовски, и мальчик внимательно читал – что он мог читать? – «Майн кампф» и «Гитлер говорит» Раушнинга; возможно, свидетели не врут и мальчик блистательно знал немецкий, но эти книги взахлеб… не только семиклассники. Для соколов императора их выпустили на русском – лучшие люди империи и Германии с болезненным вниманием внезапно обнаружившихся и до одури непохожих родственников (Третий Рейх, Третий Рим) все эти годы всматривались в чудотворные деяния друг друга, и отец Шахурина, беззаботно оставив книгу в незапертом домашнем кабинете, пересказывал – императору! – подробнейшие описания фюрера, Геринга, Геббельса и близких, занесенные дочерью американского посла в Берлине Мартой в книгу «Из окна посольства» (а позже Марта случайно полюбила веселого, красивого парня, и он завербовал ее в иностранный отдел НКВД, в агенты-наводчики), и удивился: император, оказывается, уже эту книгу внимательнейше прочел… А Молотов писал жене: «Полинька, милая. Пишу тебе кратко, т. к. никак не могу расправиться с завалом дел. К тому же ночью в воскресенье на несколько часов оторвался для чтения Раушнинга 'Гитлер говорит' …