Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Точно так же известный сталинский принцип «дозирования» — медленного постепенного уничтожения политических деятелей, от которых он решил избавиться, — часто упоминается в научных исследованиях, но никогда не объясняется, за исключением общих слов, что это пример его хитрости. Хитрость, несомненно, присутствовала, но у жертв (например, Енукидзе или Бухарина) часто были друзья в команде, и, действуя постепенно, Сталин всегда мог отступить, если эти друзья слишком явно выражали свое недовольство. Более того, как показал опыт, после нескольких лет дозирования, в течение которых друзья могли наблюдать, как жертва все больше и больше впадает в отчаяние, раздражая и пугая их, они часто привыкали к мысли, что выбранная жертва обречена, и были почти убеждены, что она это заслужила.
Большие чистки могли бы полностью уничтожить команду, но, как указал Т. Г. Ригби, бросая вызов общепринятой в 1980-х годах точке зрения, Сталин проявил лояльность по отношению к своим ближайшим соратникам («банде», по терминологии Ригби), даже когда второй эшелон руководства подвергся децимации[950]. Индивидуальное выживание, конечно, не обязательно означает выживание команды как важного коллективного организма. Сплочению команды сильно способствовала Вторая мировая война (что до настоящего времени не было отмечено в научных работах), так как уверенность команды и ее ощущение себя как коллектива резко возросло, когда Сталин, ставивший на то, что немцы не нападут в июне 1941, проиграл. Независимо от того, ожидал ли Сталин во время июньского бегства на дачу, что команда изгонит его, но именно основные члены команды, как позже заявил Микоян, первоначально собравшиеся без Сталина, предложили, а затем составили Государственный комитет обороны, который и руководил обороной страны. Война представляла собой вторую вершину командной работы (первый пик был в начале 1930-х годов во время «бури и натиска» периода индустриализации): тут были как регулярные общие собрания, так и четкое разделение обязанностей различных секторов правительства и экономики. В этой книге, а сначала в статье, опубликованной в 1980-х годах, я показала, как ведомственный интерес способствовал динамике Политбюро в начале 1930-х годов[951]. Аналогичный подход можно применить к функционированию Государственного комитета обороны в военное время.
Командная перспектива позволяет иначе взглянуть и на послевоенный период. Замечательная история попыток Сталина помешать опальным членам команды Молотову и Микояну присутствовать на собраниях на даче Сталина и в Кремле ранее рассказывалась, в частности, Хрущевым в его мемуарах, но, похоже, никто не заметил странности в том, что якобы всемогущий Сталин так долго не был в состоянии их изгнать. Они могли приходить на собрания, как поясняет Хрущев, потому что другие члены команды заранее им сообщали. Другими словами, Сталин использовал принцип дозирования, чтобы приучить команду к мысли, что придется расстаться с еще несколькими политическими жертвами, но команда не была к этому готова, и он на это не пошел. Возможно, в конце концов он бы их репрессировал, но ему помешала смерть.
Как и на Уиткрофта и Гетти, на меня произвел сильное впечатление тот факт, что Сталин в последние годы подолгу отсутствовал в Москве и не принимал участия в практическом руководстве страной: полное отсутствие в течение семи месяцев в период с августа 1951 года по февраль 1952 года, когда страной управляла команда[952]. Но на меня также произвело сильное впечатление и то, что после своего возвращения с юга в феврале 1952 года Сталин больше не уезжал, а это, несомненно, является признаком того, что он планировал нечто серьезное. Антисемитская кампания, конечно, была частью этого проекта. Мы, вероятно, никогда не узнаем, что именно он намеревался сделать, но есть признаки того, что для команды это был полностью сталинский проект: остальная часть команды, похоже, была единодушна в своем молчаливом беспокойстве и в течение нескольких дней после смерти Сталина бесцеремонно отменила все его планы.
Научная литература о переходном периоде в 1953 году после смерти Сталина настолько мала, что любой подробный анализ становится новаторским. В основном годы коллективного руководства, 1953–1957, как правило, выпадают из истории — от смерти Сталина сразу переходят к власти Хрущева. Для простоты названия книг часто предполагают, что после ухода Сталина режиссером спектакля сразу же стал Хрущев, единственный реформатор[953]. Но импульс реформирования исходил от постсталинского коллективного руководства, в котором Хрущев был поначалу далеко не доминирующей фигурой. В настоящем исследовании я пришла к выводу, что переход был блестяще осуществлен именно командой, известной как «коллективное руководство». Ей удалось не только сохранить стабильность, но даже запустить, в удивительно короткие сроки, целый ряд реформ. Эти достижения переходного периода заслуживают особого внимания не только из-за собственной важности, но и потому, что они косвенно подтверждают значимость команды и ее устойчивость даже в последние сталинские годы. Трудно поверить, что такие быстрые и последовательные действия были бы возможны, если бы у новой правящей группы не было опыта совместной работы в команде. Действительно, скорость и масштаб реформаторских усилий также позволяют предположить, что в команде существовал невысказанный консенсус по этим вопросам еще до смерти Сталина[954].
Как историк повседневной советской жизни 1930-х годов, я привыкла в качестве эквивалента данных общественного мнения для этого периода использовать письма граждан к властям, чтобы получить представление, возможно, неверное, о том, как люди воспринимали мир. Поскольку обычные люди мало знали о ком-либо из членов руководства, кроме Сталина, они склонны были выражать свое мнение (на удивление часто оно было негативным) именно о нем, а не о его соратниках. Положение изменилось после смерти Сталина, когда широкой публике стало доступно гораздо больше информации о большой политике, а запреты на выражение негативных мнений стали слабее. Внезапно в публичном дискурсе ожили отдельные члены команды, и поскольку они были озабочены легитимностью, то стали гораздо внимательнее относиться к тому, что о них говорили, нежели было принято начиная с 1920-х годов. Одним из нововведений этого исследования было включение народной реакции на действия и политику руководства, насколько эта реакция была известна команде, наряду с более традиционным анализом процессов большой политики раннего послесталинского периода. Мне было особенно интересно увидеть, насколько сильны в 1953–1954 годах были сторонники Молотова, особенно, но не только, среди членов партии. Тем более поразительным было его принятие коллективного руководства и неспособность претендовать на высшую должность. Не менее поразительным является отсутствие популярности у Хрущева — сначала потому, что люди его не знали, а затем, в конце 1950-х годов, потому что многим не понравилось то, что они узнали[955].