В Москве у Светланы осталось двое детей: двадцатилетний Ося (Иосиф) и шестнадцатилетняя Катя, которые, как говорили, так и не простили своей матери ее отъезд. (Семья Микоян снова взялась за дело, чтобы помочь им, как и отец Кати Юрий Жданов.)[918] Светлана оставила детей, но взяла с собой автобиографическую рукопись «Двадцать писем к другу», которая в 1967 году была опубликована на Западе и стала очередной сенсацией. Это трогательный документ, в котором Светлана попыталась представить идеализированный образ матери (умершей, когда ей было всего шесть лет), а также примириться со Сталиным как отцом — любящим и любимым, когда она была ребенком, позже все более отчужденным, — и создать его критический образ и как человека, и как лидера страны[919]. Очевидно, это была собственная работа Светланы, хотя советская пресса громко заявляла о руке ЦРУ, и это не была топорная работа. Но она не проявила ту безусловную верность, которую проявляли другие «кремлевские дети», когда писали о своих родителях, или которую посчитал бы уместной ее брат Василий. Более того, публичные заявления Светланы после ее прибытия в Соединенные Штаты делались по стандартной модели «я выбрала свободу», а потому были крайне оскорбительны с советской точки зрения. «Как личность, считаю, она предала отца», — прямо сказал Серго Берия[920]. Несчастная Светлана после неудачных пятнадцати лет в Соединенных Штатах в середине 1980-х годов вернулась обратно, кратко осудив Соединенные Штаты и ЦРУ в терминах, не отличающихся от тех, которые она ранее использовала, критикуя Советский Союз и КГБ, но дети не приветствовали ее возвращение, и некоторые из ее старых друзей тоже были ей не рады. Юрий Жданов время от времени встречался с ней в Москве, на квартире какого-то старого друга, но Серго Берия и его мать не захотели с ней общаться. Через несколько лет она снова уехала, на этот раз без фанфар, и умерла в безвестности в Соединенных Штатах в 2011 году[921].

Члены команды начали умирать задолго до этого. Как всегда в Советском Союзе, большое внимание уделялось типу похорон и тому, кто на них присутствовал. Когда в 1959 году умерла Екатерина Ворошилова, в похоронах приняли участие как Хрущев, так и Микоян, а также Андреев, старый друг семьи[922]. Десять лет спустя со всеми почестями в кремлевской стене похоронили Ворошилова[923]. Молотов и Каганович присутствовали на похоронах вместе со всем тогдашним Политбюро, но без опального Хрущева. Когда в 1970 году умерла Полина Жемчужина, то была похоронена как коммунистка фабричной партийной ячейкой, в которой она состояла. Присутствовали Микоян и Булганин, а также единственный внук Сталина, носящий его фамилию, полковник Евгений Яковлевич Джугашвили. Молотов выступил с последней в своей жизни публичной речью, высоко оценив ее работу как коммунистки и эпоху, в которой она жила. Об аресте и ссылке он не упомянул[924].

Хрущев умер в сентябре следующего, 1971 года, но для него не было ни государственных похорон, ни кремлевской стены. Это были частные похороны, на которых присутствовала только семья, несколько старых коллег-коммунистов из Донбасса и несколько представителей либеральной интеллигенции, которые, несмотря на все конфликты, когда он был у власти, сохранили теплые чувства к человеку, руководившему десталинизацией. Хрущев в годы своей отставки также изменил свое отношение к интеллигенции, когда художники и профессора оказались единственными, кто общался с ним, рискуя официальным осуждением. Среди них был поэт оттепели Евгений Евтушенко и художник-авангардист Эрнст Неизвестный, на которого Хрущев обрушился в свое время за то, что он отошел от реализма[925]. Именно Неизвестный лепил голову Хрущева, которая теперь украшает его могилу на Новодевичьем кладбище. Никто из команды не пришел на похороны Хрущева, но в самом конце произошел драматический момент: когда скорбящие уже покидали могилу, прибежал посланник с венком от Микояна[926].

Когда сам Микоян умер в 1978 году, в возрасте восьмидесяти двух лет, члены советского Политбюро (старое название было восстановлено в середине 1960-х годов) пришли, чтобы отдать ему дань уважения, а правительство Армянской Советской Социалистической Республики предоставило официальный почетный караул. Он был похоронен, как и Хрущев, и жена Сталина Надежда Аллилуева, на Новодевичьем кладбище. При всем уважении, однако, новые правители стремились препятствовать любой политической демонстрации, доступ публики был ограничен. Похоже, что никто из оставшихся в живых членов команды (три члена антипартийной группы) не появился. Присутствовали некоторые из детей Хрущева — сын Хрущева, Сергей, в годы отчуждения поддерживал отношения с Микоянами благодаря своей дружбе с Серго, хотя вдова Хрущева осталась дома из-за болезни сердца (потом она жалела, что не пошла)[927].

С точки зрения продолжительности жизни победителями оказались члены антипартийной группы, Молотов, Маленков и Каганович. Прожив жизнь, которая должна бы рано свести их в могилы, эти трое смогли пережить не только длительный брежневский период, но и эпоху горбачевских реформ. Маленков, самый младший из них, умер в 1988 году в возрасте восьмидесяти шести лет, двадцать лет спустя после своего возвращения в Москву. В последние годы он считал себя реформатором и в беседах с сыном, как правило, избегал разговоров о Сталине. Он не писал мемуаров и не прилагал особо настойчивых усилий, чтобы восстановиться в партии. Любитель чтения, особенно из области наук о природе и теории истории, Маленков проявил страстный интерес к той области биологии, которой занимался его сын, и при поддержке Юрия Андропова (много лет занимавшего при Брежневе пост главы КГБ и ненадолго ставшего его преемником в 1980-х годах) вдвоем с сыном они создали исследовательский проект по защитным силам человеческого организма. В результате ими была написана совместная научная монография, в которой утверждается, что сопротивление силе гравитации, постоянно демонстрируемое всеми живыми организмами, включая людей, является столь же основополагающим для жизни на Земле, как и сама сила гравитации. Признание этого, по мнению авторов, послужило новой основой для идеи прогресса в человеческих делах. Таким образом, Маленков умер оптимистом, далеким от мира политики. Его смерть осталась незамеченной в советской прессе[928].