в атаку на Терра. И самое главное — за то, что убила своего отца.

Катя не могла найти объяснение своим действиям в тот момент. Какое-то дикое, бесконтрольное состояние ненависти, похожее на состояние аффекта, когда ты совершенно не отдаешь отчет своим действиям.

Да, Упрямая сильно ненавидела отца за всю боль, которую она испытала ребенком, но она не хотела его убивать. Ведь если бы Катя реально хотела, у нее была тысяча возможностей сделать это. Они же жили на одном уровне Терра! Можно было в любой момент достать ствол из его рабочего стола и пристрелить отца посреди ночи. Да что уж мелочиться, она бы даже могла связаться с дядей Лешей и подготовить целый план по секретному правительственному перевороту через убийство!

Только вот… что Катя, что дядя Леша исходно преследовали другие цели. Свергнуть действующую власть и спустить ее на землю, заново построить все процессы и перестать эксплуатировать весь периметр. Но сделать это без убийств президента и его сторонников, потому что это совершенно безбашенные методы!

Для Кати оставалось загадкой, что с ними случилось потом. Нет, что случилось с Вдовиным — это очевидно. Когда твоего любимого человека хладнокровно пристреливают у тебя на глазах и даже не извиняются, тут бы любой нормальный человек хотел мести. Но ведь Катя никого не теряла.

Кроме того, до того момента, как ей неожиданно сорвало крышу, уже у машины, Упрямая хотела одного — бросить все и уехать со Смоловым как можно дальше от этого проклятого города. И вдруг ее переполнили эмоции. Настолько, что Катя даже обозвала Павла трусом и обматерила…

Поэтому она винила себя каждый чертов день. Если бы у нее только была возможность вернуться в прошлое и все исправить, она непременно бы сделала это… Если бы…

И вдруг именно в этот момент девушка задумалась. Весьма удивительно, что самая активная стадия ярости и ненависти нахлынула на нее именно тогда, когда на станцию вернулся Пеньков. И еще более удивительно, как быстро ее отпустило до состояния настоящей истерики о содеянном ровно после того, как бездушное тело президента с дыркой в голове свалилось на пол.

— Так, — прервал размышления вернувшийся Чикано, — сейчас нужно сразу обговорить, пока есть возможность. Я так понимаю, ты хорошо знаешь, как эти трудовые лагеря изнутри устроены?

Вот тут обидно было, за кого он ее принимает, за фашистку?

— Нет, Макс, — сдержанно ответила Упрямова, — чтобы хорошо знать, как они изнутри устроены, нужно быть там либо заключенным, либо надзирателем. Ни той, ни другой мне побыть не посчастливилось.

— Но их же Пенек сделал еще при Вдовине?

— Да, но тогда это реально больше походило на обычный трудовой лагерь. Что-то вроде, эм… — она пощелкала пальцами, выдергивая из головы вбитые знания со времен «гимназии». Хоть где-то они понадобились. — Что-то вроде колоний-поселений. В мирное время были такие зоны заключения осужденных за легкие преступления. Там просто трудились и работали, без жести. И при Вдовине Пенек то же самое делал. Но уже тогда мы с Вдовиным регулярно выступали против этого, а Стас постоянно пытался строгач закрутить. Что там сейчас творится, страшно подумать.

— Ладно, я понял. Тогда смотрите, девчонки. Я предлагаю идти в атаку, как только окажемся снаружи. Я уже со всеми успел переговорить. Все за. Попробуем.

— Уверен? — спросила Оля.

— Если нас взяли живьем, значит, Пеньку в любом случае нужно либо пушечное мясо, либо рабочая сила, причем очень сильно. Ведь мы в последнее время вообще не совались в центр и никак ему не мешали. Но он все равно привел к нам целую армию. Я опасаюсь, что половину из нас, тех, кто сильнее, сразу отправят на промывку мозгов, если не всех. Поэтому действовать нужно сейчас, другой возможности у нас не будет.

Максим, конечно, сильно верил в способности банды, но, по сути, был прав. Если они не попробуют сейчас, то потом может не настать.

Поезд как раз начал замедляться.

— Окей, — согласилась Катя, — хорошо. Но, надеюсь, мы не сразу выскочим в неизвестность?

— Нет, конечно. Жди команды.

Поезд остановился. Рейдеры тут же поднялись на ноги, готовые к атаке. Кто-то уже выдрал из пола доски, чтобы использовать их как оружие. Кто-то снял с себя поясные цепи или ремни.

Макс поднял руку и развернулся к толпе:

— Так, народ! Внимание. Тем, что взяли в руки, не светим. Выходим как обычно и ждем команды. Дождемся, пока всех выпустят, чтобы в проходе не перебили.

Ворота вагона открылись, и Катю, Олю и Макса, которые стояли ближе всего, резким рывком вышвырнули наружу два «бота». Катя снова шваркнулась спиной о пол и стукнулась затылком, едва не потеряв сознание. Пока она поднималась на ноги, «боты» бездушным и механическим голосом скомандовали остальным:

— На выход!

Только Упрямая встала, как ее тут же ткнули стволом в сторону вагона:

— На место, шавка! — снова скомандовал бездушный голос. Очень хотелось бы ему ответить, если бы эти слова хоть немного его задели.

Катя прижалась к стенке вагона и наконец-то смогла хотя бы понять, где они находятся. Да, это действительно оказалась железнодорожная платформа «Аметьево». В мирное время тут останавливались электрички, во времена Федерации находился грузовой терминал Лесничества, а сейчас… платформа больше походила на загон для скота. Три стены и навес — обычная клетка с толстыми стальными прутьями. Сверху ходят болванчики с автоматами, готовые расстрелять всех в одно мгновение. По первой линии рейдеров так же встречал ряд «ботов» с автоматическими дробовиками Сайга-12.

Нет, тут начинать какой-то бунт не имеет никакого смысла, их просто всех разом уложат. Нужно найти место поудачнее, Макс, наверное, это тоже понял. Удивительно, что никто из бойцов не обратил внимания на палки и цепи у рейдеров. Хотя, по сути, зачем на это вообще обращать внимание? Как будто это создает какую-то угрозу.

Тем временем, из двух соседних вагонов справа и слева так же выгрузились Цикады. Не так уж мало их осталось, порядка трехсот человек. Получается, это как минимум треть реального числа Цикад на