По всему этому Император, заметно побледнев, подскочил к своему другу, которого он впервые за много лет видел лично, бросив лист со смертным приговором на стол, откуда за минуту до того его и поднял, и увидел, что Антор не просто плохо выглядел, и вовсе не оттого, что запыхался, вбегая во дворец, будто за ним гналась стая стингров, — дело было серьезнее. Непонятно было, как он вообще-то держался на ногах. Лицо Антора было иссиня-зеленым, будто он скончался три дня назад. Розовыми на этом лице были только глаза с полопавшимися сосудами и вывернутыми веками. От жреца исходил явственный запах тления, и, не без брезгливости и испуга полуобняв своего умиравшего друга за плечо, Император, ни слова не говоря прочим, оттащил его слабеющее с каждой секундой, едва переступавшее ногами тело в сопредельный звукоизолирующий покой.

— Рассказывай! — велел Император Антору, усадив его в мягкое кресло, где тот смотрелся особенно неживым.

Будто пробудившись от полудремы, Антор открыл рот, и на Императора дохнуло оттуда такой гнилью, что он с трудом заставил нарождавшуюся было брезгливую гримасу не исказить черты своего божественного лица.

Тяжело и зловонно дыша, жрец произнес вялыми, мертвыми какими-то губами:

— Я сегодня охранял собрание Совета Двенадцати. Заговор, Император. День, два — есть. Больше — нет.

Антор дышал хрипло и очень часто, казалось, он уже произнес свои последние слова. Недолго думая, Император достал из кармана своего облачения стимулирующий баллон, аэрозолем из которого сегодня привел в чувство спящих в стене пленников, и, нажав на педаль в крышке, оросил лицо умиравшего друга живительной взвесью. Это не могло быть провокацией — Антор был одним из немногих, быть может, единственным, кому Император действительно доверял.

Взор жреца сделался осмысленным и благодарным. И секунды не теряя, продолжил свою речь:

— Две тысячи лет назад… В Империи было запрещено Искусство Мыслесмерти… — скороговоркой выдавил из себя Антор.

Император с ужасом, невольно отразившимся в зрачках, увидел, как из открытого рта жреца вывалился небольшого размера жирный белый червячок и, упав на мрамор пола, извиваясь, тыкался теперь слепым телом в разные стороны. Он был безопасен — просто это была личинка трупного жучка, способного развиваться исключительно в падали. Но то, что говорил умирающий, не было бредом — искусство приносить болезни и смерть относилось к секретной и, как думал Император, полулегендарной и давно утраченной жреческой практике. В свое время обладавшие этим искусством жрецы превратились в подобие совершенных наемных убийц — три и более профессионалов, собравшись вместе, могли нести страдание и смерть намеченной жертве, невзирая на расстояние, на котором она находилась. Созданное для уничтожения скрывавшихся от правосудия преступников, искусство само сделалось излюбленным и совершенным орудием преступления. Император, как и большинство анданорцев, был убежден, что даже если древняя поучительная легенда была и правдива, то искоренены эти знания были давным-давно и бесследно. Впрочем, то, что сейчас на его глазах происходило с Автором, доказывало, что он ошибался.

Антор безразлично смахнул бессильной рукой ниточку слюны, тянувшуюся за червем, и продолжил речь:

— Тебя решено… убрать с пути, так же, как и твоего отца… Ктор договорился с твоим… младшим братом, чье сознание целиком в его власти… Он унаследует престол, а они, — тут голос жреца вдруг сделался тонким и срывающимся, так что Императору подумалось, что ему, возможно, мешают говорить черви, набившиеся в гортань, — заставят его отречься от престола… В пользу жреческого рода… Одна Империя, так говорил Ктор, один повелитель… Сверху боги, так он сказал, снизу жрецы… потом граждане… Императору нет места…

И Антор не по-хорошему затих, приоткрыв рот. Император, желая дослушать и опасаясь, что сейчас из него посыплются новые червяки, поднес стимулирующий баллон вплотную и брызгал долго, безнадежно, весь; наконец, когда запас вещества иссяк, жрец, получивший вообще-то почти смертельную дозу мощного стимулятора, вновь открыл глаза, но они смотрелись неживыми и стеклянными.

— Он боялся только… земных… жрецов… Их корабль замини… рован. Среди жрецов Ктора… даже низших… есть отряды знающих… Искусство Мыслесмерти.

Антор утер ладонью струйку темной крови, вытекшую из его левой ноздри. Вообще сказать сейчас, что он выглядел дурно, значило не сказать ничего. Навряд ли покойник, проведя недельку под палящим солнцем Силлура, выглядел бы хуже.

— Их искусство… — без меры роняя слюни, чудом продолжал Антор, — не подействовало на… земных жрецов, которых он хотел погубить… из ревности, что тем удалось… эпидемию… прервать… С теми, кто посвящен… в земную веру… им сложно…

И тут, наконец, изо рта умиравшего жреца выпал второй, давно ожидаемый Императором червячок. Он упал на белоснежное облачение жреца и начал тыкаться в складку одеяния, желая вернуться обратно в гниющую плоть.

— Ктор… испугался, что земляне… обратят тебя в свою веру, тогда… замысел Ктора… мог рухнуть… Я стоял за дверью и подслушивал, а члены Совета, в конце… завершили свой… сход… проклятием на всех, кто их, быть может… подслушал… Мыслесмерть… Я… мне… сразу же стало плохо, и я… побежал… к те… боюсь, мне… не выжи…

«Это точно», — подумалось Императору. Антор умолк, и Император, поднеся руку к его рту, чтобы понять, дышит он или нет, увидел, как наружу показался гибкий кончик еще одного червя, будто ощупывающего воздух вокруг себя.

Император достал плазматический пистолет и торопливо нажал на курок, направив его Антору прямо в лоб — все равно в закрытом гробу хоронить придется. И с колотящимся сердцем и трясущимися руками вышел в смежное как с комнатой, в которой оставил в кресле мертвого друга, так и с малым тронным залом помещение. Пара минут дыхательной методики, которой Император владел с детства — и бешено прыгающее в груди сердце и дыхание сделались ровнее, так же как и ход мыслей, бежавших до этого вскачь, как весенние скримлики.

Император минут десять провел в комнате отдыха, наблюдая за грациозными движениями величаво плававшей в обществе маленьких рыбок в огромном аквариуме, вделанном в стену, девушки-рыбы с планеты Антарлиск, к которой Императора так ревновала наложница. Алдо, так звали русалку, действительно двигалась очень красиво, но Император относился к ней как к произведению искусства, способному скрасить ход делового разговора или успокоить нервы в тяжелую минуту. Алдо работала по контракту, в ее обязанности входило только кушать, спать и плавать, плавать, плавать… Стенки аквариума были полупроницаемыми и всегда непроглядно синими со стороны Алдо — это было условием, на котором Тондра позволила оставить русалку во дворце.

«Так вот почему Ктор так отговаривал меня официально жениться на Тондре», — думалось Императору, сейчас впервые в жизни позавидовавшему полногрудой и крутобокой подводной деве, сверкнувшей чешуей за прозрачным для Императора стеклом. Ни тебе принимать решения, ни тебе их осуществлять. Плавай себе, лови руками рыбок да кушай их — русалки с Антарлиска едят рыбу почти живьем — и копи себе на приданое…