чём она говорит. Её скорбь текла по его венам, он чувствовал её отчаяние, её растерянность, и сам терялся, не видя выхода.

Юноша взял её руки, сцепленные в замок, в свои ладони, прижимая их к сердцу.

– Я сделаю для тебя всё, что угодно, – тихо сказал он. – Если бы я знал, что твоя боль уйдёт, когда меня не станет, я бы прыгнул прямо сейчас с этого утёса туда, в море.

Кея отчаянно затрясла головой.

– Да, я знаю. Так будет только хуже. Но как мне помочь тебе? Милорд Ратур хотел, чтобы ты улыбалась. Он всех нас просил сделать так, чтобы ты радовалась жизни и сияла как прежде. Но как? Что мне сделать, чтобы ты снова смеялась?

– Мне кажется, я уже никогда не стану смеяться. Глядя на тебя, я не могу не думать о том, что произошло. Шеали говорит, нам двоим слишком тесно в Эруарде. Иногда мне кажется, что он прав, – Келэйя опустила глаза.

– Ты хочешь… – Кайл с трудом нашёл в себе силы продолжить: – Мне уехать?

Ответить она не успела.

– Вот так картина! – язвительный голос за спиной мог принадлежать только мужу Кеи. – Хоть сейчас на гобелен… Я-то думаю, где моя ненаглядная жёнушка? Наверное, скорбит на могиле отца. А, похоже, ей тут совсем не грустно. У неё тут приятная компания…

Шеали остановился рядом, уперев руки в боки. Келэйя отпрянула от полукровки, словно застигнутая за чем-то постыдным.

– Мы только говорили…

– О, да! Лучшего собеседника не найти. С мужем тебе говорить всегда не хочется, а тут, пожалуйста! Пора это прекращать. Мало того, что он себя мнит сыном хозяина, так он, пожалуй, скоро решит, что у него и на миледи Эруарда есть все права. А может, ты и не против, дорогая?

– Не смей так говорить с ней! – прошипел Кайл.

– А то что? – подался вперёд Шеали. – Я – её муж, я – хозяин этого замка! А ты кто такой?

– Шеали, прошу, не надо! – Кея вцепилась в плечо супруга.

– Защищаешь его? – хмыкнул тот. – Прах твоего отца сейчас там, под этим камнем, из-за него, а ты защищаешь этого выродка. Была бы у тебя совесть, бастард, ты давно бы убрался отсюда сам!

– Хочешь вышвырнуть меня из моего же замка? – процедил сквозь зубы Кайл, глядя в наглые глаза Шеали.

– Ого! Твоего замка? Келэйя, ты слышишь? Это, оказывается, его замок! Я тебе давно говорю, хозяин в Эруарде должен быть только один… Укажи, наконец, этому бастарду его место!

– Прекратите оба! Хватит! – закричала Кея, досадливо сжимая кулаки.

– Хозяйка Эруарда – миледи Келэйя. А ты просто нахлебник, что живёт за её счёт, – Кайл не смог сдержаться.

– А ты всю жизнь был нахлебником. Сидел на шее у милорда Ратура, – не остался в долгу Шеали, – и тем его отблагодарил, что отправил за Грань Мира. А может, ты этого и хотел? Может, это вышло не случайно, а? Замыслил прибрать к рукам его замок, и его дочь. Надеялся, небось, свалить всё на меня, да не вышло. Скажи, давно ты задумал это?

Кайл знал, что давать волю рукам – последнее дело. Но иногда он чувствовал, как гнев, закипая внутри, выплёскивается наружу. В такие моменты он не умел себя сдержать, остановить. В такие мгновения он сначала бил, а потом уже понимал, что не стоило.

Шеали отлетел на несколько шагов, истошно взвыл, с трудом сумел подняться на колени. Обеими руками он зажимал разбитый нос и дико вопил. Кровь бежала сквозь сомкнутые пальцы, заливая одежду, снег, ближайшее надгробье.

– Зверь! Дикарь! Нос мне сломал! А-а-а-а… Келэйя! Я его убью, убью гадёныша!

Владетельная миледи Эруарда испуганно подскочила к мужу, пытаясь оторвать его руки от лица, чтобы оценить серьёзность ранения. Судя по обилию крови, досталось Шеали изрядно.

– Вставай! Осторожно… – Кея помогла бедняге подняться на ноги и с каменным лицом обернулась к Кайлу, испуганному собственной несдержанностью. – Как я устала от этих распрей! Мой муж прав – у каждого замка должен быть хозяин, и только один. Он – мой милорд, он – хозяин Эруарда. А ты… Уезжай отсюда! Я не желаю видеть тебя больше никогда. Ты теперь свободный человек, как того хотел мой отец. Ты свободен. Так живи, как сочтёшь правильным. Подальше отсюда. Я желаю тебе удачи! Но только не здесь. Я дам тебе денег на первое время. Ты можешь взять всё, что тебе нужно. И, разумеется, Хагдонна – это ведь твой конь. Прощай, Кайл! Жаль… но… так всем будет лучше. Я свой выбор давно сделала, и теперь уже ничего не исправить. Ничего. Я не могу простить тебя. Я никогда не смогу тебя простить! А ты, надеюсь, меня простить сможешь… когда-нибудь, много-много лет спустя…

***

Он покинул замок ещё до рассвета.

Утро выдалось морозным и пасмурным. Восходящее солнце утонуло в густом и плотном саване тяжёлых пепельно-серых туч. Они нависали над головой непроницаемые, гнетущие, равнодушные к судьбам людским и, казалось, цеплялись за высокие острые шпили башен. Северный ветер неторопливо гнал косматые обрывки их мрачной стаи на юг, сыпал в лицо колючими льдистыми песчинками снега.

«И меня ветер погонит прочь, как эти облака, – подумал Кайл. – Видно, сегодня нам по пути, небесные изгнанники?»

Замок ещё спал, и мир был окутан той глубокой, чистой, абсолютной тишиной, какая бывает лишь на рассвете, зимой, когда звуки и свет вязнут в серебристых туманах и мягком, пушистом, как лисий мех, покрове снега.

Он решил уехать прежде, чем взойдёт солнце, начнётся новый день, и жизнь в каменных лабиринтах Эруарда забурлит, забьёт ключом.

Следовало торопиться. Кое-кто из прислуги уже пробудился, ибо у многих были дела, не терпящие долгого лежания в тёпленькой постели.

Пока Кайл шёл к конюшне, заметил, как служанка, кутаясь в широкий пуховый платок, юркнула из кухни в курятник. Собаки, дремавшие под навесом, от холода сбившись в кучу, проснулись при звуке её шагов, подскочили, завиляли хвостами, а проводив её до сарая, уселись нестройной вереницей у неплотно прикрытой двери – дожидаться подачки, когда та пойдёт обратно.

Из кухни веяло тёплом – там уже вовсю трещала, поглощая хворост, прожорливая печь, и ветер принёс бархатный аромат свежеиспечённого хлеба, такой родной, надёжный, знакомый с детства. О, как его будет не доставать в чужих