К нему подошел Люсилио с запиской. В ней по-итальянски было написано: «Будьте достойны ее мужества».

— О да, — воскликнул Марио, обнимая друга, — я понимаю, что сделала она, и сделаю все, что возможно. Но не кажется ли вам, что отец попытается ее спасти?

— Если будет хоть какая-нибудь возможность, — сказал Адамас, — не сомневайтесь в этом. Адамас не оставит вас в беде. Бог милостив, он поможет. Наш господин подчинился, но он сохраняет надежду.

Маркиз распорядился, чтобы Адамас и Мерседес ехали со всеми в карете. Клиндор взобрался на место рядом с Аристандром. А также уговорились, что Люсилио доберется до Буржа один и незаметно.

— Сударь! — обратился Адамас к маркизу, как только они проехали Ла Шартр, — я нашел!

— Что ты нашел, мой друг?

— Я нашел выход! Когда мы будем в Эталье, мы попросим ненадолго остановиться у мадам Пиньу. Ее крестнице как раз столько же лет, сколько мадам Лориане. Ее то мы и возьмем с собой вместо мадам, попросив девушек обменяться платьями.

— Но вдруг крестницы там не окажется в нужное время?

— Если ее там не окажется, — вмешался Марио, поддерживая проект Адамаса, — я сам надену юбку, шарф и шляпу Лорианы, мы скажем, что я решил остаться у мадам Пиньу, а вместо меня на постоялом дворе останется Лориана, оттуда ей будет легко добраться до Гийома или до господина Робена, когда мы уедем.

— Дети мои, — сказал маркиз, — делайте то, что считаете нужным, я не очень хотел бы оказаться в положении человека, на слово которого нельзя положиться. Когда все откроется, от меня потребуют объяснений. Придумайте какой-нибудь другой способ и говорите тише, чтобы я вас не слышал.

— Вы забыли о том, что требуется еще и мое согласие, — заговорила Лориана. — Не надо больше ничего придумывать, Адамас, Марио, оставайся на своем месте. Я поклялась перед Богом покорно принять свою судьбу.

Лориана сдержала свое слово: она отказалась выйти из кареты на постоялом дворе «Жео-Руж», хотя план с переодеванием давал реальный шанс спастись.

Марио надеялся на то, что по дороге она передумает и согласится на какое-либо другое подобное предложение, но убедить ее в том, что от побега репутация маркиза не пострадает, так никому и не удалось.

— Нет, нет, — неизменно повторяла она, — никто не поверит, что маркиз был против. И кто знает, мой бедный Марио, не возникнет ли у них желание задержать тебя до тех пор, пока меня не разыщут? Что касается Адамаса, я уверена, что он попадет в тюрьму. Именно этого я не хочу и поэтому ни за что не соглашусь на побег, а если вы все же попытаетесь его устроить, я подниму такой шум, что придется меня снова арестовать.

Лориана осталась твердой в своем решении. Пришлось расстаться с мыслью о том, что удастся вызволить ее из плена. По приезде в Бурж все были подавлены и расстроены еще более, чем при отъезде из Брианта.

Приближался конец испытаниям, и он оказался вполне благоприятным.

Наместник принца, господин Бие, который рассчитывал на то, что маркиз окажет сопротивление, был очень удивлен появлением Буа-Доре и Лорианы и оказал им почести в ответ на благородство, с которым она себя вела.

Господину Бие пришлось смягчиться, изобразить сожаление по поводу жестких распоряжений принца и согласиться с тем, чтобы Лориана была препровождена в женский Благовещенский монастырь, основательницей которого была тетка Шарлотты д'Альбре, знаменитой бабки Лорианы, Жанна Французская. Там у Лорианы были подруги, и ей разрешили оставить при себе для услуг Мерседес.

Монастырь был из тех, куда еще не успело проникнуть неукротимое влияние иезуитов. Монахини, жившие замкнутой, созерцательной жизнью, не требовали от Лорианы излишнего религиозного рвения.

Маркиз имел с настоятельницей беседу, во время которой ему удалось расположить ее к юной затворнице и получить разрешение навещать ее в любой день вместе с Марио, встречаясь в приемной для посетителей в присутствии монахини.

Несмотря на эти надежды, Марио почувствовал себя несчастным, когда тяжелая дверь монастыря захлопнулась за его дорогой подругой. Ему казалось, что она не выйдет оттуда никогда, волновался он и за Мерседес, которая хотя и улыбалась при прощании, но совсем потеряла голову, как только Марио ушел и она поняла, что ей придется впервые в жизни провести ночь не в одном доме с мальчиком.

Ни она, ни Лориана не заснули в эту ночь, они говорили и плакали до утра, поскольку уже не боялись огорчить своими слезами Марио.

— Моя Мерседес, — говорила Лориана, обнимая ее, — я знаю, какую жертву ты принесла, расставшись с ребенком, которого ты любишь, чтобы утешить меня.

— Дочь моя, — ответила Мерседес, — признаюсь, утешая тебя, я утешаю и его, потому что Марио, думаю, любит тебя еще больше, чем меня. Не отрицай: я в этом убедилась, но я вовсе не испытываю ревности, ибо чувствую, что в тебе — счастье его жизни.

Никакими способами нельзя было переубедить Мерседес, что такому браку не бывать, и Лориана не осмеливалась ей возразить, особенно в такой момент.

Буа-Доре сомневался в указаниях принца, данных по поводу Лорианы.

Принц был человеком коварным, скупым и неблагодарным, но жестоким он не был, и его отвращение к женщинам не доходило до травли.

Впрочем, маркизу показалось, что, когда он расспрашивал посланца принца о якобы существующих тайных приказах насчет Лорианы, тот как-то заколебался. Маркиз надеялся с помощью убеждений и уговоров заставить отменить приказ об аресте.

Он послал нарочного в Пуату, чтобы попытаться найти господина де Бевра и уговорить его вернуться как можно скорей. Сам маркиз расположился в Бурже и для того, чтобы выполнить свой замысел по поводу господина Бие, и для того, чтобы не терять из виду свою дорогую воспитанницу.

Нарочный не нашел господина де Бевра, говорили, что тот опять отправился в море, неизвестно к каким берегам.

Прошло два месяца, а вестей от него так и не получили. Лориана оплакивала его. Ее не могли обмануть те сказки, что рассказывал маркиз, пытавшийся убедить ее, что какие-то люди где-то видели господина де Бевра и тот себя чувствует хорошо. Маркиз делал вид, что его смущает присутствие монахини и поэтому он не осмеливается в доказательство передать письма.

Лориана раз и навсегда решила оставаться спокойной, чтобы не волновать Марио, который постоянно тревожно смотрел на нее.

Прошло лето 1626 года, а маркиз так и не смог ни просьбами, ни угрозами добиться освобождения пленницы под залог.

Господин Бие опасался, что сделал глупость, дав распоряжение подвергнуть заключению мадам де Бевр.

Долгое отсутствие и полное молчание отца очень ухудшали обстановку. Совершенно бесполезно было отрицать причины такого поведения господина де Бевра. Никто из них уже не сомневался, и на настойчивые упреки маркиза господин де Бие ответил с горькой улыбкой: