– Теперь, мне передали, мы не обязаны умирать, – продолжала Кайрендал, не сводя глаз с тяжелых черных гардин на окне. – Говорят, твоя чума не убьет меня. Говорят, мы все ее переживем.

– Да, – проронил Делианн.

– Все, кроме Пишу, – поправила она. – Все, кроме Туп.

– Богиня…

– Не говори мне о своей богине. Я знаю о ней. Она – клятый актир . Пэллес Рил.

– Мне она показалась богиней, – ответил Делианн.

– Знаешь, – проговорила Кайрендал отстраненно, будто не слыша, – уже пошли слухи. Начались убийства, и много. И не все в Городе Чужаков. Должно быть, это команда твоей баржи. Но по официальной версии, это кейнисты – дескать, они начали кампанию террора в ответ на массовые аресты, пытаясь сорвать правительству седьмой праздник Успения. Но мы-то с тобой знаем лучше, не так ли? Да? Я думала, что знаю. А потом подумала еще раз и поняла, что вовсе не так уверена.

– О чем ты?

– Я знала Кейна. Это тебя удивляет? Я участвовала в Успении Ма’элКота – и все было не совсем так, как теперь учит церковь. Я была при том. Но в одном церковь не врет: Кейн был актиром. А Пэллес Рил – его женщина. Оба они актири. Как ты, Делианн.

– Кайрендал…

– Было у Кейна такое свойство – сразу можно было сказать, к чему он приложил руку, потому что тогда все летело в тартарары. Иной раз можно было видеть его влияние: поток черной Силы, истекающий ниоткуда и уходящий в никуда. Сам увидишь – поймешь. Ничего не получается, как было задумано. Обычно все оборачивается к худшему. Как сейчас.

– Я знаю о Кейне только то, что известно всем, – ответил Делианн, беспомощно пожав плечами. Сетка зашуршала, точно кольчуга. – По большей части – со слов церковников. О Пэллес Рил я знаю только то, что она обещала помочь. И что она спасла тебе жизнь.

– Спасла мне жизнь?! – Кайрендал снова обернулась к нему. Налитые кровью глаза ее походили на разбитые в холодную сковородку полунасиженные яйца. – Да. Мне бы следовало ее благодарить. Благодарить за то, что я проснулась и узнала… – Голос ее пресекся. – Что Пишу… Туп… они умерли. А я буду жить, зная, что я убила их. Попусту.

– Прости, Кайра, – просто и искренне проговорил Делианн. – Хотел бы я, чтобы все вышло иначе.

– Да? Правда ? – Она махнула дрожащей рукой в сторону великана-стражника. – Сними с него сетку.

Огр сгреб в горсть сетку на макушке у Делианна и вытряхнул из нее чародея на пол. Тот приземлился на раздутое костоедой бедро и захлебнулся от боли. Инстинктивно он впал в чародейский транс, чтобы Сила унесла боль, но Кайрендал махнула пальцем, и хуманс огрел чародея дубинкой по темени.

– Не стоит, – заметила она. – Я слежу за тобой, Подменыш. Это было предупреждение. Еще раз потянешься к Силе – и он тебя убьет. Понял?

– Нет, – проскрипел Делианн, стискивая зубы, чтобы не разрыдаться. – Не понимаю. Я не понимаю, как ты можешь так со мной обходиться. Как с врагом.

– Может, я смогу объяснить, – ответила Кайрендал.

Она взяла со столика гладкую палочку толщиной с палец и длиной с ладонь, повертев ее то так, то этак. В тусклом свете лампы отполированное дерево переливалось радугой, будто не имело собственного цвета.

– Ты знаешь, что это такое?

– Разумеется, знаю. – Делианн нахмурился. – Я двадцать пять лет был принцем дома Митондионн. Откуда ты взяла вестовой черен?

Вестовыми черенами назывались изначальные записи перворожденных, появившиеся за тысячи лет до того, как те изобрели письменность. Натренированный чародей мог запечатлеть на жидкокристаллической структуре древесины собственный фантазм; уничтожить таким образом впечатанную фантазию было невозможно, покуда целой оставалась палочка. Процесс этот был весьма трудоемок и вышел из всеобщего употребления несколько тысяч лет тому назад. Вестовыми черенами пользовались только в случаях государственной важности, и то редко – разве что речь шла о королевской свадьбе или объявлении войны. Делианн мог бы никогда в жизни не увидать вестовой черен, если бы род Митондионн не состоял из наследных хранителей невысокого кустарника, из ветвей которого изготавливали палочки; само слово «митондионн» переводилось на западное наречие как «вестовой черен».

– Голубь принес пару часов назад, – объяснила Кайрендал. – Тебя никогда не интересовало, как я узнаю, что творится на другом конце континента? Смотри.

Она бросила черен, и Делианн машинально поймал его.

Жезл невозможно тяжело лежал в руке, будто сработан был из золота, а не из дерева. Делианн покрутил его в пальцах. Черен вызывал у него цепенящий ужас.

Вестовой черен мог прибыть из одного-единственного места.

Из дома.

– Давай, – бросила Кайрендал. – Смотри.

– Я… э-э…

Жезл налился такой тяжестью, что удержать его в руках становилось непосильной задачей. Во рту пересохло; язык болтался мертвым грузом.

Торронелл отправился бы прямиком в Живой чертог.

Делианн поднял глаза; даже смотреть на черен ему было трудно.

– Не хочу, Кайра, – униженно пробормотал он. – Лучше перескажи, что там. Пожалуйста.

– Это не просьба, Подменыш. Еще раз повторяю: смотри. Если мне придется повторить в третий раз, это случится после того, как Руго перебьет тебе булавой ногу. Понял?

Глаза ее были непроглядно-темны и тусклы, будто закопченные стекла.

Делианн снова посмотрел на вестовой черен: радужный блеск его вдруг стал непристойно-омерзителен, словно помада на губах шлюхи.

Но что за страшную весть он может содержать? Во снах Делианн уже тысячу раз видел Митондионн разрушенным – хуже, чем в самых страшных его фантазиях, быть не может. Чародей отворил свою Оболочку слабым отзвукам Силы, впечатанным в вестовой черен; вокруг него закружились цветные пятна, звуки и запахи леса последовали за ними, складываясь в разборчивый фантазм, и Делианн понял, как ошибался.

Ничего страшнее, чем увиденное, он не мог бы себе представить.

Под тяжестью бьющих в мозг образов Делианн опустился на колени. Кайрендал молча взирала с груды подушек, как фантазм питает воображение чародея немыслимыми ужасами.

Делианн увидел Живой чертог в огне; пламя выжирало самое сердце пущи. Он видел трупы перворожденных – десятки, дюжины, сотни. Видел, как крадутся по лесу дикие твари с окровавленными пастями, – и под масками диких тварей узнавал придворных щеголей и модниц.

Он видел полусгнившее тело короля, своего отца, лежащее на полу гардероба, где он, должно быть, прятался. Двое голодных, обезумевших юношей-фейяллин нашли его там и зубами терзали сырое несвежее мясо, чтобы выблевать его кровавыми лужами на дорогие ткани одежд, сброшенных с полок умирающим королем под грубое смертное ложе.