Теперь мне есть что к этому добавить. Во сне кажется, что существует целый мир, другой мир, который ощущается как абсолютно реальный.

Серенити.

Я с трудом поворачиваюсь, чтобы увидеть ее. Но вдруг становлюсь таким легким, просто невесомым, что мне больше не нужно двигаться: я просто оказываюсь там, где нужно, стоит только подумать об этом. Моргаю и вижу ее.

В отличие от меня, Талулы и Дженны, тело Серенити не растворяется и не мерцает. Она твердая, как скала.

«Серенити», – думаю я, а она поворачивает голову и шепчет:

– Верджил?

Последнее, о чем я думаю, прежде чем совершенно отключиться: «Несмотря на все, что говорила о себе Серенити, несмотря на то, что я и сам был о ней невысокого мнения, она вовсе не паршивый экстрасенс, а просто обалденный!»

Я потеряла двоих детей. Одного ребенка знала и любила, а со вторым так и не познакомилась. Прежде чем сбежать из больницы, я уже знала, что у меня случился выкидыш.

Теперь на моем попечении больше сотни малышей, которые поглощают все время бодрствования до последнего мгновения. Я превратилась в одну из тех деловых, вечно занятых женщин, которые восстают из пучины страданий и, подобно торнадо, вертятся с такой скоростью, что даже не понимают, какие саморазрушения вызывают.

Худшая часть дня наступает, когда он заканчивается. Если бы я могла, то спала бы в «яслях» вместе со слонятами в качестве няни. Но кому-то нужно быть публичным человеком в «Мсали».

Сотрудники центра знают, что раньше я занималась научными исследованиями в Тули-Блок и недолгое время жила в Штатах. Но практически никто не связывает ученого, которым я прежде была, с нынешней активисткой. Я давным-давно перестала быть Элис Меткалф.

Та Элис, можно сказать, тоже умерла.

Я просыпаюсь от собственного крика.

Спать я не люблю, но так как это необходимо, мечтаю проваливаться в сон без сновидений. По этой причине я обычно упахиваюсь до полного изнеможения и отключаюсь на два-три часа. Каждый день я думаю о Дженне, каждый миг, а вот про Томаса или Гидеона давно уже не вспоминала. Томас, как мне известно, до сих пор не вышел из психушки. А однажды ночью, в сезон дождей, я спьяну решила пошарить в Интернете и выяснила, что Гидеон ушел в армию и погиб в Ираке, когда на людной городской площади сработало самодельное взрывное устройство. Я распечатала газетную статью, где рассказывалось о посмертном награждении Гидеона Картрайта почетной медалью. Похоронили его в Арлингтоне. Если я когда-нибудь вернусь в Штаты, надо будет съездить на могилу, чтобы отдать ему дань уважения.

Лежу в постели и смотрю в потолок, медленно возвращаясь в этот мир. Реальность леденит; мне приходится осторожно ступать в нее, опуская кончики пальцев ног, потихоньку свыкаясь с шоком от соприкосновения, прежде чем заходить глубже.

Взгляд падает на единственное воспоминание о прошлой жизни, которое у меня есть в ЮАР. Это дубинка длиной два с половиной фута и толщиной дюймов восемь. Она сделана из ствола молодого дерева; кора содрана причудливыми полосами и спиралями. Вещь довольно красивая, похожа на тотемный столб каких-нибудь аборигенов, но если долго смотреть на нее, можно поклясться, что в этих штрихах и царапинах закодировано некое послание.

У Слоновьего заповедника в Теннесси, который стал домом для наших животных, есть веб-сайт, так что я имела возможность следить, как у них идут дела; кроме того, находила на этом сайте важную информацию о том, как там работают со слонами, пострадавшими в неволе. Лет пять назад в заповеднике устроили рождественскую акцию с целью сбора средств. Одна недавно умершая слониха любила развлекаться, обдирая кору с древесных стволов, причем делала это весьма искусно, так что получались своеобразные узоры. Созданные ею «произведения искусства» были выставлены на благотворительную распродажу.

Я сразу поняла, что это была Маура. Сама десятки раз видела ее за этим занятием: слониха прислоняла к перекладинам стойла бревно, которое мы давали ей для забавы, и водила по нему бивнями, очищая от коры серебристую березу или шершавую сосну.

Не было ничего странного в том, что слоновий приют «Мсали», находящийся в Южной Африке, захотел поддержать акцию, устроенную заповедником в Теннесси. Никто не узнал, что чек прислала я, равно как и того, что, получив посылку вместе с фотографией моей любимой слонихи Мауры в траурной рамочке, я прорыдала целый час.

В течение последних пяти лет этот деревянный цилиндр висел на стене напротив моей кровати. Но сейчас он вдруг падает, ударяется об пол и раскалывается вдоль на две равные части.

И в тот же момент звонит телефон.

– Я разыскиваю Элис Меткалф, – говорит какой-то незнакомый мужчина.

Руки у меня холодеют.

– А кто ее спрашивает?

– Детектив Миллс из полицейского управления Буна.

Вот оно. Прошлое догнало меня.

– Да, Элис Меткалф слушает, – бормочу я.

– Ох, мэм, и трудно же было вас отыскать.

Я закрываю глаза и жду, что мне сейчас предъявят обвинение.

– Миссис Меткалф, – продолжает детектив, – мы нашли тело вашей дочери.

Только что я стояла в кабинете частной лаборатории вместе с тремя другими людьми и вдруг остаюсь в той же комнате одна – опустившись на колени, ищу упавший зуб.

– Вам помочь?

Кладу зуб в карман, встаю и вижу бородатого мужчину в белом халате. Я нерешительно подхожу к нему и хлопаю по плечу:

– Вы и правда здесь.

Он отшатывается, потирая ключицу, и смотрит на меня как на сумасшедшую. Может, я и впрямь сбрендила?

– Простите, а кто вы? И как сюда попали?

Я не собираюсь делиться с ним подозрениями, что «человек», впустивший меня сюда, – скорее всего, привидение. И отвечаю:

– Я ищу сотрудницу по имени Талула.

Черты его смягчаются.

– Она была вашей подругой?

Была? Я качаю головой:

– Нет, просто знакомой.

– Талула умерла около трех месяцев назад. Похоже, у нее были какие-то проблемы с сердцем, вовремя не диагностированные. Она тогда как раз усиленно тренировалась, хотела принять участие в мини-марафоне. – Бородач сует руку в карман лабораторного халата. – Мне очень жаль, что пришлось сообщить вам такую печальную новость.

Пошатываясь, я выхожу из кабинета, иду мимо секретарши за столом, охранника, присевшей на подоконник девушки, которая звонит по телефону. Не могу понять, кто из них живой, а кто мертвец, поэтому смотрю в землю, чтобы ни с кем не встречаться взглядом.

В машине я включаю на полную мощность кондиционер и закрываю глаза. Как же так? Совсем недавно Верджил сидел рядом со мной, а Дженна вот тут, на заднем сиденье. Я разговаривала с ними, прикасалась к ним, слышала их голоса ясно, как звон церковного колокола.