Инес рассмеялась — жестким коротким смешком — и сказала:

— Я, разумеется, сразу догадалась, в чем дело. Знакомая история. Какую-то девушку якобы изнасиловали во время вечеринки, но она оказалась настолько пьяна, что путного рассказа от нее так и не добились. Затем еще одну студентку изнасиловали в парке рядом с ночным клубом. Обе эти девушки учились вместе с Каримом. И оба раза при расследовании упоминалось его имя. Но в полицию ни та, ни другая так и не заявили. Но я все поняла. В глубине души я совершенно точно знала: это Карим.

В общем, тогда Инес поехала в Париж и вызвала Карима на серьезный разговор. Свою вину он полностью отрицал, но было что-то в его глазах, что она догадалась: виновен именно он. А потом, просматривая его вещи, она снова обнаружила трофеи. Ожерелье, сережку, головной платок, от которого еще пахло духами. Ну и что, мрачно заявил на это Карим, подумаешь, какие-то шлюхи! В столице таких полно. У них нет ни стыда, ни совести, так почему бы этим и не воспользоваться?

— И все же я очень его любила, — продолжала Инес. — Он был для меня всем — и золотом, и ладаном. Я понимала, что сама его упустила, что слишком многое ему прощала, надеясь, что смогу его изменить. К этому времени Кариму уже исполнилось двадцать три, а Дуа было восемь, она училась в школе. И я подумала: если бы мне удалось заставить Карима регулярно ходить в мечеть, изучать Коран и с уважением относиться к женщинам и к самому себе, он еще мог бы исправиться, и тогда его дурные замашки исчезли бы сами собой. Я заставила его вместе со мной вернуться в Танжер; заставила разорвать помолвку, и через какое-то время мне стало казаться, что сын начинает меняться. Но вы же все видели моего сына. Окружающим он показывает лишь свою золотую маску, так что всем сразу хочется его любить. Прошло какое-то время, и я подыскала ему работу у одного импортера текстиля. О нем отзывались хорошо, он был умен, всегда вежлив и уважителен. Он часто ездил по делам бизнеса и всегда привозил мне из этих поездок подарки. Но порой мне по-прежнему становилось не по себе: однажды совсем рядом с нашим домом, возле мусорных баков, была изнасилована девушка, живущая в том же квартале; потом прямо к нам домой явилась другая молодая девушка и попросила позвать Карима… Но у сына на все находился ответ; у него всегда имелось алиби, некие извиняющие обстоятельства. Я уж стала думать: а что, если все мои подозрения — это просто васваас, безосновательные страхи? А потом в нашей жизни появился Саид Маджуби — сперва просто как один из заказчиков, но вскоре они с Каримом очень подружились. Они познакомились во время поездки в Мекку и вскоре стали закадычными друзьями. Вначале я обрадовалась. Саид казался мне очень хорошим человеком, честным, преданным нашей вере. Я надеялась, что он окажет на моего сына хорошее влияние.

Однако получилось наоборот. Влияние оказывал как раз Карим. Понемногу он, хоть и был моложе, сумел настолько опутать старшего друга своими чарами, что Саид полностью ему подчинился и даже стал бунтовать против родного отца; говорил, что ему осточертели события, которыми в то время жила Франция, ностальгировал по родной стране и по тем временам, в которые сам никогда не жил. А Карим все пел ему о том, как чудесно живется в Танжере, и излагал свою теорию семейной жизни и взаимного уважения между супругами, а также рассказывал о своем возвращении к исламу. Саид оказался под таким впечатлением, что уже через год заговорил о возможном браке между Каримом и своей старшей дочерью.

Сперва Инес просто почувствовала неясную тревогу. Но Карим действительно изменился: стал куда более рассудительным и вежливым, казалось, окончательно взялся за ум. И потом, ей очень хотелось в это поверить. И очень хотелось, чтобы он женился. Соня была из хорошей мусульманской семьи, отличалась примерным поведением и, судя по тем фотографиям, которые видела Инес, была к тому же очень красива. Инес позволила развеяться всем своим сомнениям — и назначили день свадьбы.

Но оставалась еще одна серьезная проблема — хранившаяся в строжайшей тайне скандальная история происхождения Карима. Ведь он представился Саиду как сын Амаля Беншарки, а Инес назвал своей овдовевшей сестрой.

— Если бы Саид увидел мое лицо, — сказала Инес, — он бы сразу догадался, в чем дело. А потому я позволила ему поверить этой лжи. И стала сестрой Карима.

Свадьба состоялась точно в назначенный срок. Инес приехала на празднество вместе с Дуа и вовсе не собиралась оставаться в Ланскне навсегда. Но что-то сильно ее тревожило. Возможно, легкомысленная атмосфера, что царила в Маро: девушки не носили покрывал, ходили в европейской одежде, а многие даже и без хиджаба. Она винила в этом правившего в Маро старого Маджуби, считая, что этот старик недостаточно хорошо образован, а его интерпретация Корана абсолютно неприемлема. Он позволял своей пастве слишком много свободы и слишком снисходительно относился к понятию греха. А его соперничество с Франсисом Рейно и вовсе было на грани допустимого. Кроме того, старый Маджуби открыто проявлял свое прямо-таки враждебное отношение к никабу, читал разные совершенно не подходящие для истинного мусульманина французские книги и, говорят, даже пил вино. Когда Инес все это узнала, она решила остаться — по крайней мере, на какое-то время.

Карима ее решение удивило и огорчило. Но возражать он не мог — боялся, что раскроется его тайна. Несколько месяцев Инес пыталась сражаться с недостатками правления старого Маджуби. Организовала школу для девочек-мусульманок и стала всячески поощрять ношение никаба и прочих традиционных одежд. Благодаря тому, что в умах жителей Ланскне Инес ассоциировалась с Каримом, уже успевшим завоевать сердца и умы представителей обеих общин на берегах Танн, она быстро заняла одну из руководящих позиций среди женского населения Маро. Она казалась очень необычной — одновременно и добродетельная, и невероятно свободная, независимая, — но каждый день посещала мечеть и подавала хороший пример младшему поколению. Женщины начали копировать ее поведение и всячески ей подражать, соревнуясь друг с другом. Скромный внешний вид и подобающие мусульманкам одежды теперь воспринимались как некая обязанность соблюдать официальный дресс-код, а не как принуждение. Постепенно для большей части молодых женщин Маро Инес Беншарки превратилась в идеал — с точки зрения внешнего вида и поведения, а для многих стала и безупречной наставницей.

Между тем Саид Маджуби изо всех сил пытался занять аналогичное место среди мужского населения Маро. Спортзал всегда был местом регулярных встреч молодежи, но когда там всем стал заправлять Карим Беншарки, этот зал превратился в настоящий магнит для скучающих и недовольных молодых мужчин. От Карима действительно словно исходил свет — я видела это собственными глазами. Женщинам он казался необычайно привлекательным, в общении с мужчинами он был легок, со старшими — чрезвычайно почтителен, но втихую давал понять, что в достаточной степени чужд условностям. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы произвести на молодежь должное впечатление. Если Саид проповедовал уважение к традициям и возвращение к исконным ценностям ислама, то Карим в спортзале скорее использовал ислам для внедрения в умы собственных воззрений — тех, что сформировались на улицах Танжера, где женщин, которые не носят хиджаб, любой хищник считает легкой добычей. На многих молодых мужчин из Маро увлекательные беседы с Каримом оказывали поистине разрушительное воздействие. Те из них, что прежде страдали излишней застенчивостью, стали даже слишком наглыми и развязными. Дружеские отношения, существовавшие между Маро и Ланскне, постепенно пришли в упадок. Братья стали весьма агрессивно опекать своих сестер, которые не носили хиджаб, а по мере того, как все более популярной становилась традиционная форма одежды, мусульманская община все сильней расслаивалась, поляризовалась. Саид все чаще открыто выражал недовольство действиями своего отца, а старый Маджуби постоянно подпитывал тлеющее пламя общественного беспокойства, продолжая открыто высказываться против ношения никаба и чрезмерного сплачивания на религиозной основе, и призывал терпимо относиться к иноверцам.