Я не выдержал и сдался. Это было абсолютно безнадежно. Я отдал все, что имел, и все же этого оказалось недостаточно.

— Мне очень жаль, — прошептал я, сам не зная почему.

Лицо Майи отодвинулось от решетки, а лицо Розетт задержалось еще на мгновение. Я понимал, что разговаривать с ней — попусту тратить время, но видел, что в этих любопытных, круглых, как у птички, глазах светится ум.

— Скажи своей маме, что я здесь, — тихо сказал я. — Скажи об этом хоть кому-нибудь. Я тебя умоляю!

Розетт негромко щелкнула. Неужели это означало, что она меня поняла? Потом она приложила руку к решетке. Ощущение было такое, словно она отпускает мне грехи. И в эту самую минуту груда пустых клетей подо мной не выдержала и рухнула; отлетев в сторону, я погрузился в темноту и в воду — фута в три глу-биной.

Вода была очень холодной, и, поскольку погрузился я с головой, меня на пару секунд охватила паника. Я принялся судорожно барахтаться, стараясь поскорее вынырнуть на поверхность и встать на ноги; наконец мне это удалось, я откинул с глаз мокрые волосы и стал пробираться к лестнице.

Суббота, 28 августа, 10:15 утра

Никто, кроме Оми, не заметил нашего ухода. Но когда мы повернули на бульвар, оставив позади шумную толпу, собравшуюся у причала, я ясно заметила, с каким любопытством Оми поглядывает в нашу сторону из-под весьма свободно повязанного хиджаба. Она утверждает, что слишком стара, чтобы носить никаб, и говорит со смехом, что в ее возрасте и хиджаб — совершенно ненужная предосторожность. Может, она и стара, но зрение у нее острое, а любопытство и вовсе не знает границ, так что я ничуть не удивилась, когда буквально через несколько минут поняла, что Оми тащится за нами следом, хоть и старается держаться на расстоянии. Так, вместе, мы прошли по всему бульвару мимо дома Аль-Джерба и двинулись к мосту, ведущему в Ланскне.

Захра и Соню убедила пойти с нами. Та, правда, сначала отказывалась — похоже, мысль о встрече с Инес не вызывала у нее никакого восторга, — но Захра была настойчива; она что-то тихо и яростно внушала ей по-арабски, в одной из фраз я уловила слово «Карим». Видимо, это Соню в итоге и убедило.

И вот сейчас, оглянувшись через плечо, она сказала:

— А Оми за нами идет!

— Только не позволяйте ей нас нагнать, — пре-дупредила Захра, и мы тут же ускорили шаг.

Оми остановилась и с самым невинным видом принялась любоваться видом с моста. Однако когда мы подходили к площади Сен-Жером, она, отбросив всякое притворство, подхватив юбки и, смешно ковыляя, во всю прыть бросилась нас догонять.

Часы показывали четверть одиннадцатого; месса уже закончилась, но на площади еще кишел народ. Несколько человек играли в петанк на полоске красноватого сланца за церковью; у булочной Пуату выстроилась целая очередь — не меньше двух десятков постоянных покупателей. Кое-кто с большим любопытством поглядывал на Захру и Соню, закутанных в черные никабы. Жительницам Маро никаб явно дает ощущение защищенности, неприметности, делает их почти невидимками. А на другом берегу реки черное мусульманское покрывало, напротив, привлекает всеобщее внимание, а закрытое лицо вызывает ненужные домыслы. Жолин Дру как раз выходила из магазина Пуату с коробкой печенья в руках; лента на коробке была в точности того же бледно-розового цвета, что маленький костюм Жолин, предназначенный специально для походов в церковь, и маленькая шляпка, похожая на коробочку для пилюль. Она с состраданием нас оглядела и проследовала дальше; за ней шлейфом тянулся аромат «Шанель № 5».

Захра остановилась возле бывшей chocolaterie. Игроки в петанк теперь уже внимательно следили за нами — несколько пожилых мужчин под водительством Луи Ашрона.

— Пари держу, под этим своим балахоном она очень даже горячая штучка! — сказал он, одобрительно поглядывая на Соню. — Я бы не прочь посмотреть, что у нее под этими одежками.

Ему и в голову не пришло говорить потише; с точки зрения Луи Ашрона, все, кто носит никаб, сразу становятся абсолютно глухими и слепыми.

— А я держу пари, что у этого типа пенис меньше моего мизинчика, — ловко парировала Оми, страшно напомнив мне Арманду.

— Оми, ступай домой, — сказала Захра. — Это не имеет к тебе никакого отношения.

Оми захихикала.

— Как это не имеет ко мне отношения? Словно я не знаю, что вы там прячете мою маленькую Дуа!

— Откуда ты это узнала? — спросила Захра.

Оми усмехнулась.

— Мне наш кот сказал.

Захра раздраженно тряхнула головой. Ей вовсе не хотелось устраивать на пороге дома дискуссию: мы и так уже привлекли к себе слишком много внимания.

— Ладно, Оми, ты тоже можешь войти, — сказала Захра, — только никому ничего не рассказывай.

* * *

Захра постучалась. Дверь открыла Дуа, и я даже не сразу ее узнала. Я ведь видела девочку только в черном долгополом платье, таком же, как у матери, и волосы она всегда прятала под хиджаб, плотно обхватывавший голову и шею. Но сейчас на Дуа была розовая камиза, джинсы и кроссовки; волосы она заплела в длинную косу. Мне казалось, что ей лет десять-одиннадцать, не больше, но, как следует ее разглядев, я поняла, что она несколько старше и ей лет тринадцать-четыр-надцать.

Следом за Дуа мы вошли в отремонтированную chocolaterie. Теперь мой бывший магазин выглядел почти так же, как в тот день, когда мы с Анук впервые открыли его двери для покупателей. Каменный пол, правда, был голым, если не считать маленького коврика и нескольких подушек, разложенных вокруг низенького столика; повсюду стоял сильный запах краски и ладана.

— Мой маленький персик! — воскликнула Оми. — Ты, значит, путешествовала вниз по реке?

Дуа кивнула.

— Мы встретили папу Розетт, и он помог нам починить мотор. — Она улыбнулась мне застенчивой улыбкой. — Ее папа такой клевый! Пилу все время только о нем и говорит.

— Твоя мама дома? — спросила я.

Да, она была дома; на ней тоже были джинсы и красная камиза, но покрывала с лица она, в отличие от Дуа, так и не сняла. Даже у себя дома Инес Беншарки продолжала скрывать лицо и прятать волосы под черный платок! Это, по-моему, выглядело даже как-то немного непристойно, словно некое извращение, и в этом, безусловно, чувствовалось нечто враждебное. Красивые глаза Инес, как и в прошлый раз, словно подчеркивала тонкая полоска цветной материи, пришитая по краю никаба, но смотрели эти глаза безучастно, почти равнодушно.

— Я рада, что вы в безопасности, — сказала я. — А то люди уже начали беспокоиться.

Инес пожала плечами.

— Весьма в этом сомневаюсь. Я здесь далеко не самая популярная личность. — И она повернулась к Захре, которая, как и Соня, сняла с себя никаб, едва переступив порог дома. — Я просила тебя привести Вианн Роше, — строго сказала она. — Зачем же ты привела сюда целую комиссию, причем состоящую из дур?