От гнева голос у него звучал хрипло.

— А ведь ты поверил мне, Виллем. С такой готовностью — не пришлось даже почти ничего доказывать. Тебя ужасает не только мое поведение, но и свое собственное.

Маркус настолько устал, что его голос звучал бесстрастно и спокойно.

Виллем бросил взгляд на меч, который оставил у порога: до него не больше двух шагов, но морально он недосягаем. Как бы ни хотел Конрад быть избавленным от зрелища казни Маркуса, не Виллему брать на себя эту роль.

— Зачем ты звал меня?

Маркус вздохнул и привстал, но, осознав, что подойти ближе не сможет, снова опустился на сырую солому на полу.

— Альфонс, граф Бургундский, хочет женить тебя на Имоджин, — начал он.

Виллем хранил молчание.

— Я знаю, Конрад этот брак одобрит.

Виллем по-прежнему не говорил ничего.

— Мне нужно знать, женишься ли ты на ней.

— Нет, если она тоже участвовала в этом заговоре против моей сестры…

— Ей ничего не известно, — поспешно сказал Маркус. — Единственный злодей здесь я. Итак, сударь, учитывая это, ты возьмешь ее в жены?

Глаза Виллема наконец привыкли к темноте. Маркус, воплощение полного краха и изнеможения, казалось, чувствовал себя сейчас спокойнее, чем сам Виллем.

— Что же, в этом есть смысл, — наконец ответил он. Маркус сделал медленный, мучительный вдох. От судьбы не уйдешь; глупо было и пытаться.

— Тогда я должен раскрыть тебе глаза на некоторые вещи. Она любит меня всем сердцем, сильнее, чем я того заслуживаю. Пожалуйста, прости ей это преступление — любовь ко мне. Умоляю, не будь с ней суров, если она окажется не такой, какой, по твоему представлению, должна быть жена Виллема из Доля.

Виллем молчал.

— Я это говорю к тому…

— Я понял, к чему ты это говоришь, — прервал его Виллем. — Я буду относиться к ней в соответствии с ее характером и достоинствами, Маркус, не больше и не меньше. Если она доброго нрава…

— Влюбленная женщина…

— Влюбленность не может служить оправданием слабости. Ничто не мешает влюбленной женщине вести себя так, будто никакой любви нет.

Виллем направился к выходу.

— Я это знаю не понаслышке.

Жуглет, примостившись на ковре между стражниками и императорским помостом, исполнила в честь прекрасной и целомудренной невесты три песни подряд. Линор улыбалась менестрелю так, как будто они снова были в Доле. Она следила за тем, чтобы не выражать открыто свое предпочтение Жуглет, и та тоже все время сохраняла приличествующую дистанцию. Но когда Линор смотрела на Жуглет, в ее глазах невольно появлялся блеск, и на его фоне общение с остальными придворными казалось слегка вымученным. Уступив искушению, они столь открыто и непринужденно поддразнивали друг друга, что Конрад бросил на них предостерегающий взгляд, хоть и наблюдал за этим спектаклем не без удовольствия.

— Зато меня не будут считать педерастом, — подмигнув, шепнула Жуглет.

— Не будут, — согласился Конрад. — Просто сочтут предателем и прелюбодеем. Умеренность, мой друг. Сдерживай свои чувства. Флиртуй с кем-нибудь другим или иди потанцуй.

Виллем отдал стражнику архиепископа меч и вернулся в зал. Вид Линор на королевском помосте наполнял его радостью, вызывая счастливую улыбку. Но только он решил присоединиться к отплясывающей Жуглет, как вдруг заметил, что Альфонс из угла подает ему какие-то знаки. С неохотой уступая, он дал понять, что тот может подойти, прекрасно понимая, для чего вдруг понадобился графу — пропеть дифирамбы своей дочери. Мгновение он надеялся, что Жуглет оторвется от плясок и придет ему на помощь, но потом понял, что надежды напрасны: менестрель лишь внесет свою лепту в расхваливание Имоджин.

И все же Жуглет встретилась с ним взглядом и весело подмигнула, проносясь мимо в вихре танца, отчего, однако, ему стало еще противнее. Конечно, он хотел получить обратно свои земли и понимал, что благодаря этому браку его желание исполнится, причем с лихвой. Однако когда настал момент истины, что-то у него в душе воспротивилось. Он опять ощутил себя пешкой: нелепое ощущение, учитывая, что он один от всего этого окажется в выигрыше. И все равно он чувствовал, что им манипулирует умелый игрок — Жуглет.

Умелый игрок тем временем, даже танцуя, успевала обозревать поле боя — все ли фигурки исполняют положенные роли. На мгновение она позволила себе насладиться одной бесспорной гранью своего успеха: Линор теперь на своем месте. Став супругой самого могущественного человека на земле, она сможет получать от этого удовольствие, как от очередной увлекательной и забавной игры. По крайней мере, это был простой, ничем не осложненный успех.

Павел, пристроившись у помоста, весь вечер сверлил взглядом Линор, словно надеялся внушением заставить ее сделать ложный ход и тем самым помешать физическому завершению ее внезапного взлета. Когда Жуглет оказалась рядом с ним, он почувствовал на себе ее взгляд и оглянулся. Жуглет не удержалась и победоносно ухмыльнулась. Павла перекосило.

Она нашла взглядом Альфонса — как там его беседа с Виллемом? — и чуть не застыла на месте от изумления.

В дверном проеме, между Виллемом и Альфонсом, стояла Имоджин.

Своей бледностью она напоминала привидение, под глазами залегли тени, такие же серые, как ее дорожное платье. Граф, положив руку ей на плечо, повел девушку к скамейке у стены, но выглядел при этом не как отец, заботящийся о дочери, а скорее как конюх, ведущий раненую лошадь. Она явно устала с дороги, выглядела почти больной, и Жуглет испытала мимолетное раздражение: и без того стоило больших трудов уговорить Виллема пойти на этот брак, а теперь еще эта бледная немочь своим видом все только усугубляет.

Было очевидно, что все трое готовы сквозь землю провалиться от неловкости. Альфонс, скорее всего, решил представить дело так, будто речь идет о невинном знакомстве, хотя все трое прекрасно понимали, что это фарс. Продолжая танцевать, Жуглет вытянула шею, чтобы лучше видеть: ее прямо зачаровало, до какой степени граф плох в роли свата. Имоджин совсем посерела и, по-видимому, собиралась хлопнуться в обморок, даже сидя на скамейке. Виллем склонился над ней, весь красный. Ну и неумехи.

«Неужели я должна все делать сама?» — подумала Жуглет. Она надеялась, что, по крайней мере, будет избавлена от необходимости знакомить собственного любовника с его будущей женой. Увы. Отпустив руку партнерши, она протолкалась сквозь парчу, шерсть, шелк и облака кружев, запахи розовой воды, вина, корицы и немытых мужских тел и добралась до троицы.

Альфонс, как выяснилось, оказался даже более туп и неотесан, чем она предполагала: то, что со стороны выглядело как церемонное знакомство, на практике оказалось помолвкой. Обе стороны, неловко и через силу, уже успели дать свое согласие. Этот последний факт принес Жуглет некоторое облегчение: все-таки не придется самой сводить их.