Кассиан прогнал мысль и подставил голову под холодные струи дождя, охлаждая свое желание и трепет.

На площадке имелось приспособление для отработки кулачных ударов – опрокинутый ствол дерева, обернутый плотными одеялами. Неста молча подошла к нему, глядя на ствол как на противника.

Она обернулась через плечо и вопросительно посмотрела на Кассиана.

– Если хочешь поупражняться в оставшееся время, давай, – сказал он.

Большего ей не требовалось. Довольный Кассиан больше не сказал ни слова, а лишь смотрел, как Неста встала в боевую стойку и начала молотить по стволу.

От первого удара у нее заболели костяшки пальцев. Но она ударяла туда, куда следует, и ее большой палец оставался там, где она научилась его держать. На возвратном движении руки боль превратилась в песню. Она нанесла второй удар. Ствол откликнулся глухим звуком, столь приятным для ее ушей.

Хорошо. Ей нравились эти ощущения. Нравилось перенаправлять свою силу.

Ее дыхание было резким и обжигающим, но это не помешало ей нанести боковой удар левой, затем два прямых удара правой.

Неста не чувствовала ни дождя, ни холода.

Каждый удар уносил из тела страхи, гнев и ненависть, вбивая их в обернутое одеялами дерево.

Целых три дня в ее крови полыхал огонь. Целых три дня ей снились мечи, сражения и лестница. Ей было не остановиться. Вечером она падала в кровать и засыпала, не успев даже почитать. Никакой близости с Кассианом. Ни одного страстного взгляда, брошенного на него за столом.

Ей помогало присутствие Азриеля. Он занимался с новенькими. Спокойный, мягкий, но неотступный в своих требованиях. Она понимала, что это всего лишь ее воображение, но порою ей казалось, будто Рослина и Илана вздыхают всякий раз, когда Азриель проходит мимо. Может, не только они.

В глубине ее души таилась радость (не совсем чистая), что жрицы не вздыхают по Кассиану. Эту мысль она тоже прогнала – дурацкую, своекорыстную мысль.

Такую же, как ее нутро: дурацкое, своекорыстное и полное ненависти.

Один-два, два-один-один. Неста наносила удар за ударом, вгоняя в дерево все, что ей мешало.

– Котел меня побери, – послышался знакомый мужской голос.

Кассиан обернулся: у выхода на площадку стоял Ласэн. Жрицы и Азриель ушли десять минут назад. Неста этого даже не заметила.

– Фейра мне сказала, что ее сестра упражняется. Я и представить не мог, что Неста… действительно упражняется.

Кассиан молча ему кивнул, продолжая следить за Нестой. Та неутомимо дубасила несчастный кусок дерева вот уже двадцать пять минут подряд. Она находилась в хорошо знакомом Кассиану состоянии, где мысли и тело становятся одним целым и где окружающий мир обращается в ничто. Сейчас Неста опустошала глубины своей личности.

– А ты думал, она тут ноготки чистит? – насмешливо спросил Кассиан.

Искусственный глаз Ласэна щелкнул. Увидев очередной удар левой, он напрягся. Древесный ствол содрогнулся от удара.

– Наверное, есть силы, которые лучше не будить, – пробормотал Ласэн.

Кассиан сердито посмотрел на него:

– Занимайся своими делами, огненный птенец.

Ласэн продолжал смотреть на Несту, и его золотистая кожа побледнела.

– Почему ты здесь? – не совладав с резкостью в голосе, спросил Кассиан. – Где Элайна?

– Я не всегда появляюсь в Веларисе ради встречи с моей парой. – Два последних слова Ласэн произнес с явным недовольством. – А здесь я по совету Фейры. Мне нужно повидаться с нею и Ризом. Вот она и предложила скоротать время, посмотрев, как Неста упражняется.

– Тут тебе не представление, – процедил сквозь зубы Кассиан.

– А я и не развлекаться пришел. – Рыжие волосы Ласэна поблескивали в сумраке дождливого дня. – Мне думается, Фейре хотелось узнать об успехах Несты от того, кто давно ее сестру не видел.

– И что? – отрывисто спросил Кассиан.

Ласэн наградил его уничтожающим взглядом:

– Ты же знаешь, я тебе не враг. Прекрати на меня набрасываться.

Кассиан улыбнулся, но одними губами.

– Кто тебе сказал, что я набрасываюсь?

– Ладно, будет тебе, – протяжно вздохнул Ласэн.

Неста еще несколько раз врезала по стволу. Кассиан знал, что она приближается в завершающему удару. Два прямых левой и боковой правой. Не выдержав, дерево треснуло.

Неста остановилась, уперев кулак в промокшее одеяло.

Она шумно дышала, выпуская изо рта клубы пара. Их тут же пробивали струи ледяного дождя.

Потом она выпрямилась, опустила руку и повернулась, по-прежнему дыша через рот. Кассиан поймал в ее глазах отблеск серебряного пламени. Оно тут же исчезло. Ласэн замер.

Неста пошла туда, где стояли Кассиан с Ласэном. Равнодушно взглянув на последнего, не поздоровавшись, она прошла к лестнице и стала спускаться. Казалось, ей не до разговоров. И лишь когда стихли ее шаги, Ласэн произнес:

– Да хранит Матерь вас всех.

Кассиан уже шел к стволу, отколоченному Нестой.

Посередине образовалась небольшая круглая вмятина, видная даже сквозь слои одеяла. От нее исходило сияние. Кассиан приблизил к ней дрожащие пальцы.

След ожога до сих пор тлел, как уголь.

Весь ствол дымился изнутри. Кассиан потрогал его. Древесина была холодной как лед.

Еще миг – и ствол превратился в россыпь искр.

Кассиан ошеломленно смотрел на дымящееся дерево, шипящее от капель дождя.

Подошел Ласэн. Посмотрел и предельно серьезным голосом повторил:

– Да хранит Матерь вас всех.

На следующий день в Каменный город верхом на летающем коне прибыл Хелион – верховный правитель Двора дня.

От Риза Кассиан узнал, что их гость хотел въехать в мрачный подземный город на золотой колеснице, запряженной четверкой белоснежных коней с золотистыми гривами. Однако Риз запретил и колесницу, и коней, дав понять Хелиону, что он может совершить переброс или вообще отказаться от визита.

Хелион нашел компромиссное решение, явившись на крылатом коне.

До Кассиана доходили слухи, будто у Хелиона имеется редкая порода коней. Легенда утверждала, будто его лучший жеребец мог подниматься так высоко, что солнце до черноты опаляло ему шкуру. Однако сейчас, увидев коня… Если бы не собственные крылья, Кассиан испытал бы зависть.

Крылатые лошади были редкостью; причем такой, что осталось всего семь племенных пар. Те же легенды говорили, что давным-давно, еще до появления летописей, эти удивительные создания встречались достаточно часто, но потом исчезли, словно их поглотило само небо. За последнее тысячелетие их поголовье существенно сократилось. Причины никто не мог объяснить.