Эмма заняла столик в центре и как раз доедала чудесное пирожное, украшенное розовыми взбитыми сливками и съедобными блёстками. Рядом в корзинке орхидей подрагивал огонёк свечи. Пламя пахло фиалками, его запах смешивался с тяжёлым ароматом роз, которыми декорировали стрельчатый потолок. В «Шоколадном облаке» всегда серьёзно относились к красоте интерьера.

Сильвен чуть не столкнулся с официантом, несущим блюдо с эклерами. Потом ещё с двумя — они везли к столику Эммы трёхэтажный, увитый мармеладными лентами торт.

— Сильвен… — Волшебница подняла голову, растерянно посмотрела на дракона. — Эти добрые люди согласились не закрывать своё милое заведение ради меня. Смотри, как они меня любят.

Сильвен невольно оглянулся. Официанты напоминали марионеток, исполняющих сложный танец — от кухни к столику Эммы, который уже ломился от блюд. Менеджер, блаженно улыбаясь, застыл в тени двери, а музыканты играли с закрытыми глазами, словно во сне.

— Хочешь эклер? — Волшебница протянула дракону блюдце с пирожным. — Здесь делают удивительно нежные эклеры… Я уже говорила, что это моё любимое место в Столице?

«Её убьют на рассвете», — вспомнил Сильвен и вздрогнул. От Эммы пахло… странно. Словно бы гнилью, вонь чудилась дракону сквозь сладкий аромат цветов.

Да к чёрту всё это — её же убьют, если найдут!

— Эмма, нам нужно бежать…

Волшебница покачала головой.

— Нет. Не нужно.

— Тебя казнят!

— Сильвен… Сядь. — Волшебница взмахнула рукой, и официант тут же поставил рядом удобное кресло. Куда удобнее, чем стул, на котором сидела сама волшебница. — Ты наверняка очень устал сегодня. Ты совсем не спал? Ты выглядишь больным.

Сильвен потянулся к её рукам.

— Эмма, пожалуйста!..

— Прекрати. — Волшебница увернулась. — Ты разочаровал меня, ты знаешь? Вот что мне теперь делать?

Сильвен вздрогнул и сполз с кресла на пол, на колени.

— Прошу, прости меня, пожалуйста!

— Да ведь ты даже не знаешь, что сделал, — рассмеялась волшебница.

— Я всё исправлю, — лихорадочно продолжил Сильвен. — Всё исправлю, только умоляю, пойдём, прошу! Я не знаю, что буду делать, если ты умрёшь. Я люблю тебя!

Волшебница смотрела на него пару мгновений. Потом с улыбкой сказала:

— На самом деле ты совсем меня не любишь.

— Эмма!

— Не перебивай. — Она отвернулась, налила себе пахнущий сливками чай. Отпила. — Я знаю, о чём говорю. Ты думаешь, я не понимаю, что всё это иллюзия? — Она окинула взглядом зал. — Мне говорили, что я сильный маг. Когда-то я даже верила, что могу зачаровать всю страну — чтобы все-все меня любили. Но и тогда я бы знала: это иллюзия. А правда… — Эмма вздохнула. — Ты знаешь, этот мой проклятый дар — это как накрытый стол перед умирающим от голода. Тянешься, а взять не можешь. — Волшебница задумчиво откусила кусочек бисквитного торта.

— Эмма, я не понимаю, о чём ты, но если мы не поторопимся…

— Я же сказала: помолчи, — отмахнулась волшебница. Потом откинулась на спинку кресла, поморщилась. — Иллюзия. Всё не настоящее. У распоследнего бездельника есть то, что у меня, такой сильной, такой… перспективной… Никогда не было. — Она помолчала. Потом повернулась к дракону у своих ног. — Так вот, я скажу тебе, что ты будешь делать, когда я умру. Ты меня забудешь. Не сразу, недели через две. И раз для меня всё уже кончено, а ты… Ты можешь наделать глупостей. Ты горячий, Сильвен, и тебя… господи, тебя так любят! Я очень тебе завидую… В общем, чтобы за эти две недели ты не наделал глупостей, я тебе помогу. — Эмма наклонилась и понизила голос: — Ты был прав на мой счёт. Это я внушила Ферету, что он должен убить королеву. Понимаешь, это было так легко, так же легко, как заставить тебя полюбить. Нет, конечно, я не могла просто вложить эту мысль, это чувство в его голову. Должна быть основа, так называемый базис. Для любви, например, вполне подойдёт жалость. Ты почувствовал тогда, у моего отца, когда я тебя… А вот Ферет — нет. Он решил, что у него помутился рассудок и полез потом в петлю. Жаль, удобный был дракон. Такой правильный, так хотел жить… Таким вообще легко внушить, они привыкли подавлять желания и чувства. Базис у них — лучше некуда.

На мгновение настала тишина. Потом мелодия изменилась — теперь солировала скрипка. Сильвен узнал музыку — это была ария из популярной оперы про несчастную жену, узнавшую, что у её мужа есть любовница.

Эмма продолжала:

— Ещё Тео — я на нём тренировалась. Он тоже огненный, я хотела знать, чего ждать от тебя, Сильвен. Но Тео… Он такой простодушный дурень! И в подмётки тебе не годится. Я не зря боялась, что с тобой так легко не будет. Но ты всё ещё меня любишь? Надо же, а я и правда сильный маг.

Скрипка плакала под тихий аккомпанемент фортепьяно.

Эмма огляделась, вытерла рот салфеткой… И мягко, даже грациозно сползла со стула на пол.

Сильвена как холодной водой окатил запах гнили, уже не приглушённый цветочным ароматом. «Ледяные объятья» — дорогой яд из Карвеста. Дорогой, потому что приготовить его крайне сложно — в список ингредиентов, кстати, входит чешуя дракона. А ещё потому, что противоядия от него не существует: последние минуты жизни жертва бьётся в таком сильном ознобе, что порой отравленные ломали себе кости и даже не замечали.

— Эмма! — Сильвен бросился к ней, понимая, что ничего уже не изменить. — Пожалуйста! Когда ты его выпила? Эмма, смотри на меня, слышишь?! — Дракон принялся судорожно ощупывать себя в поисках медробота. Всегда же с собой носил, да что ж такое!

— Не… нужно, — прохрипела волшебница.

Медробот упал на пол, покатился под ноги официанту, пока тот с улыбкой ставил на стол очередное пирожное.

Хрустнуло. Официант, не опуская взгляда, поспешил на кухню. Эмма посмотрела на застывшего дракона и с трудом произнесла синими губами:

— Сильвен, м-маску… Алан-на… Н-напоследок… П-п-прошу…

Дракон поднял дрожащую волшебницу, положил её голову себе на колени и принялся дуть на её руки жаром, прекрасно зная, что не сможет согреть, даже если сожжёт весь этот проклятый ресторан.

Эмма поймала его взгляд и попыталась улыбнуться.

— Алан… В-всё это… д-для т-тебя. Теперь… я… д-достаточно… хороша?

Что-то щёлкнуло у Сильвена в голове, когда она замолчала. Наверное, то же, что и у замерших официантов.

Сфальшивила скрипка. Слишком высокую ноту взял музыкант у фортепиано. Щурясь от свечей, запнулся флейтист.

Когда в ресторан на рассвете ворвались королевские гвардейцы, весь персонал сидел на сцене, где стояли убранные в чехлы музыкальные инструменты, и молча пил с драконом виски. Третью бутылку.

Скрюченное тело Эммы Марис лежало у входа — как сломанная кукла волшебницы, которая всегда была недостаточно хороша, чтобы её любили.