– Да?

– Я хотел поговорить с вами о… – Макбрайд явно не знал, как начать.

– О вашей работе, – сказала Эйдриен.

– О моей работе? – Шапиро обернулся к гостье и вскинул на нее свои блестящие угольно-черные глаза. – Я на пенсии.

– О работе, которой вы раньше занимались. О «МК-ультра».

Старик нахмурился, и в его глазах вспыхнула искорка раздражения.

– Вы репортеры?

Оба посетителя отрицательно покачали головами.

– Я уже сказал по телефону тому молодому человеку, что не собираюсь больше появляться в документальных передачах. С меня хватило и одного раза. – Шапиро возвел взор к небу, затем снова обратился к Макбрайду: – Хотя как форма искупления мало что может оказаться более действенным, чем видеть свою жизнь низведенной до звуковых битов, прерывающихся рекламой клиники по отсосу жира. – Он покачал головой. – Такого акта искреннего раскаяния я повторять не намерен.

– Мы не за этим пришли, – заверила Эйдриен.

– Разве? – Шапиро перевел взгляд с одного лица на другое. – Тогда зачем?

– Моя сестра и мистер Макбрайд стали жертвами ваших проектов.

Старик посмотрел на собеседницу с недоверием и возразил:

– Не думаю. Все это было так давно. – Он еле заметно усмехнулся, как бы извиняясь. – Если вы считаете себя жертвой контроля над сознанием…

– Не я, – сказала Эйдриен, – а моя сестра.

– Тогда бы я предложил ей выбросить телевизор. «Контроль над сознанием» сразу перестанет ее беспокоить. Вот мой совет.

– Я ничего не смогу ей передать, – ответила Эйдриен – Она мертва.

Шапиро отвел взгляд.

– Мне очень жаль, – проговорил он и после небольшой паузы добавил: – Послушайте, это очень сомнительная область. И исследования закрыли десятки лет назад.

– Вы так считаете? – спросил Макбрайд.

Шапиро проигнорировал иронию.

– Они могли стать очередным прорывом. Может, и стали им. Мы считали, что блага от выхода человека в открытый космос и высадки на Луну покажутся пустяками в сравнении с тем, что мы открыли бы вот здесь. – Он постучал себя по голове. Затем посмотрел на Эйдриен и горестно покачал головой: – Мы назвали это «внутренним космосом». – Шапиро вздохнул. – Много воды утекло с тех пор. Не знаю, сколько лет исполнилось вашей сестре, но этот молодой человек тогда еще в люльке лежал. – Бывший шпион улыбнулся одним ртом. – И в противоположность тому, что вы могли услышать, мы не экспериментировали на детях. Так что… – Старик развернулся, собираясь уйти.

– Вы не могли бы кое на что взглянуть? – спросила Эйдриен.

Шапиро обернулся.

– А потом, если вы попросите, мы уйдем, – заверила она.

– Уговор, – ответил он.

Она порылась в сумочке, нашла снимок имплантата и без лишних слов протянула его старику.

Дальнозорко щурясь, Шапиро подержал снимок в вытянутой руке. Скоро его лицо расслабилось, и бывший шпион поднял на гостью взгляд.

– Откуда это у вас?

– Один нейрохирург извлек из моей головы, – ответил за нее Льюис. – Меньше недели назад.

Глаза Шапиро вернулись к снимку. Он изучал его еще некоторое время и наконец с еле заметным кивком протянул фотографию Эйдриен.

– Зайдете?

По знаку Шапиро гости разулись. Интерьер его хижины представлял собой шедевр минимализма: циновки из рисовой соломы на струганном сосновом полу; светлые, точно выбеленные, стены; глиняная, покрытая зеленой финифтью печь. Из мебели присутствовали только столик из сосны, полдюжины подушек и стол, на котором красовалась составленная из белой орхидеи и двух изгибающихся длинных травинок икебана.

Хозяин положил снимок возле цветочной композиции и предложил гостям устраиваться на подушках. Сам же исчез за прозрачной японской ширмой. Несколько минут спустя он принес серый пузатый чайник с красноватым отливом и три крошечных чашки. Затем Шапиро медленно сел и принялся разливать чай, и до Макбрайда внезапно дошло, что, с тех пор как они с Эйдриен вошли в дом, никто не проронил ни слова.

Сидней Шапиро яростно подул на чай, пригубил его и отставил чашку в сторону. Затем взял в руки фотографию имплантата, вытянул ее на свет и еще какое-то время внимательно изучал. Наконец покачал головой и проговорил:

– Мое наследие… – Его рот растянулся в болезненной гримасе.

Эйдриен кивнула в сторону фотографии и без обиняков спросила:

– Что он делает с человеком? Конкретно.

Шапиро пожал плечами:

– Конкретно? Не знаю. Мне пришлось бы разобрать его – в лаборатории, – и, возможно, даже тогда я бы этого не определил. Сколько воды утекло с тех пор, подумать страшно.

– Но…

– Хотите узнать, как он действует и на что способен – берите литературу и читайте. Я бы посоветовал начать с Дельгадо.

– Кто такой Дельгадо? – поинтересовалась Эйдриен.

– Тридцать лет назад в «Таймс» проскочила сенсационная статейка, – ответил собеседник. – Насколько я помню, он учился в Йельском университете. В газете напечатали его фотографию: Дельгадо стоит с передатчиком в руках на арене для корриды, а прямо перед ним бык роет копытом землю. Потрясающее умение показать товар лицом!

– И что произошло? – спросила гостья.

– Он остановил быка – хладнокровно, на середине атаки. Впечатляющее зрелище. И это еще не все. Дельгадо нажал на другую кнопку – животное развернулось и неторопливо ушло.

– Что-то вроде шокового хомута? – предположила Эйдриен.

– Нет, что вы, – возразил Шапиро. – Не все так просто. Происходили двойные испытания: первая кнопка активировала вживленный в моторную секцию мозга быка электрод, а вторая превратила ярость животного в безразличие.

Макбрайд нахмурился. Ничего нового – он еще в студенчестве прочел все, что только писали о Дельгадо. Как и все на курсе.

– А что насчет этого? – спросил Льюис, постучав указательным пальцем по снимку.

Впервые с момента встречи Шапиро проявил признаки дискомфорта.

– Послушайте, – сказал он, – я динозавр. Я вне игры уже лет… – Старик спохватился и с улыбкой продолжил: – Давным-давно. Однако существуют вещи, о которых мне до сих пор нельзя говорить – я подписал договор о неразглашении.

– Хотя бы гипотетически, – не сдавалась Эйдриен.

Старик вздохнул:

– Не исключено, что это миниатюрная разновидность определенного прибора, который мог использоваться в экспериментальных целях в то или иное время.

Макбрайд хмыкнул над витиеватой уклончивостью старика, и Шапиро нахмурился. Взглянув на гостью, он пожал плечами: