Детектив тактично кашляет.

– Простите, но, на мой взгляд, ваш супруг не нарушил никакого закона. Если он вам досаждает, просто выгоните его. – Я слышу, как он что-то записывает на бумаге. – Послушайте, скажите мне, как вас зовут. Имя и фамилия. Я запишу вкратце наш разговор, а вы мне дадите знать, если что-то случится и вы захотите получить запретительный судебный приказ.

Я готова произнести «Ванесса Либлинг», но представляю себе неловкое молчание на другом конце провода… или, хуже того, сдавленный смех: «Еще одна из семейки Либлингов вляпалась. Все они психи».

И я вешаю трубку.

* * *

Я звоню Бенни в клинику. Его голос звучит лучше, чем при нашей встрече две недели назад. Он словно бы вынырнул на поверхность озера лекарств, которые его глушат. Не исключено, что он их попросту перестал принимать.

– Ну, как супружеская жизнь? – спрашивает Бенни. – Впрочем, не надо, не отвечай. Поговори со мной о чем-нибудь другом.

– Хорошо, – отвечаю я. – У меня к тебе серьезный вопрос. И не такой уж приятный.

– Валяй.

– Как ты понял, что ты… психически болен?

– Я-то этого не понял, – говорит Бенни. – Это вы поняли. Меня запихнули в психушку, но даже тут я не был уверен в том, что это я псих, а не все вокруг.

– Значит, я тоже могу быть шизофреничкой и не догадываться об этом?

Бенни довольно долго молчит, а когда начинает говорить, его голос звучит яснее и разумнее, чем за многие годы:

– Ты не псих, сестренка. Ты, может быть, порой зануда страшная, но ты не псих.

– Но у меня такие… дикие скачки настроения, Бенни. Меня просто из стороны в сторону бросает. И чем старше я, тем с этим хуже. Я словно бы мчусь с огромной скоростью по гоночной трассе, и мысли у меня в голове путаются, скручиваются между собой несколько дней подряд, а то и несколько месяцев, а потом я вдруг на что-то налетаю, и моя машина горит, а мне на себя в зеркало страшно посмотреть.

Бенни тихо говорит:

– Это как у мамы было.

– Как у мамы?

Снова долгая пауза.

– У мамы была маниакальная депрессия. Может быть, легкое биполярное расстройство. Но не шизофрения. Я знаю, что такое шизофрения, у тебя ничего похожего. Ты же голоса не слышишь?

– Нет.

– Это хорошо. Послушай, сходи к психиатру, пусть тебе назначат какие-нибудь мягкие препараты, и все будет хорошо. Только ради бога, ни к каким лодкам не подходи, ладно. Ради меня, хорошо?

– Я люблю тебя, Бенни. Не знаю, что бы я без тебя делала.

– Ладно, забудь. Может, ты все-таки вправду псих?

* * *

С утра до ночи приходят приступы тошноты, сжимается глотка, мне страшно задохнуться.

Мне становится все яснее, что я совершенно не знаю этого человека, моего мужа. В собственном доме я чувствую себя заложницей. Что же мне делать? Продолжать ходить вокруг него на цыпочках, боясь его спровоцировать, и при этом возвращаться в жизнь, наполненную одиночеством и неуверенностью? Или ссориться с ним, рискуя разозлить его, но ведь тогда все станет еще хуже, притом что у меня нет никаких реальных доказательств ни для чего?

А вот у него на все есть ответы, это я уже поняла. Он так меня доводит, что я начинаю сомневаться в своей умственной полноценности, а не в его.

Мне хочется одного: забраться на кровать и никогда не вылезать из постели. Но я думаю, что это очень опасно. Это будет означать, что я сдалась, а этот голос (ее голос) продолжает твердить мне, чтобы я держалась. Поэтому я каждое утро встаю, улыбаюсь и смеюсь, слушая рассказы Майкла об Ирландии. Я готовлю для него изысканные французские ужины (а у меня самой совсем нет аппетита) и массирую его плечи, когда он сидит в кухне. Я гуляю с ним до пристани в сумерках и сижу рядом с ним на скамейке около лодочного сарая. Мы держимся за руки и молчим. А когда он тянется ко мне в постели, я закрываю глаза, отдаюсь телесным ощущениям и стараюсь подавлять все сомнения, дергающие мои нервы. Если я буду притворяться, будто все по-прежнему хорошо, может быть, все волшебным образом станет хорошо.

Вот только я уже знаю, что ничего не получится. По волшебству не спаслись ни моя мама, ни мой брат, ни даже мой отец. С какой стати по волшебству спасусь я?

* * *

Но есть кое-что, существующее в уголке моего сознания. Это не дает мне покоя, но уловить это и дать этому определение я никак не могу. На следующий день после разговора с Бенни я смотрю в календарь, и на меня накатывает холодное осознание. Вот почему меня тошнит, вот откуда моя загадочная слабость и необъяснимое припухание грудей.

Я беременна.

* * *

Конечно, я могла бы сделать аборт. В моей нынешней ситуации это было бы самое разумное. Придумать что-то, уехать из города, все сделать за день. Но тут я представляю нежный взгляд младенца, смотрящего на меня с обожанием, и во мне что-то яростно поднимается на защиту. Я понимаю, что не смогу этого сделать.

Я не могу заснуть. Я лежу, а рядом со мной похрапывает Майкл, а мне кажется, что я слышу, как пауки вьют свои сети в складках бархатного балдахина, как стучат в окна ветки деревьев. У меня ребенок от этого мужчины. Он будет отцом моего ребенка, он навсегда останется в моей жизни. С каждым днем я знаю о нем все меньше. Такое впечатление, что человек, которого я полюбила, исчезает и скоро останется только силуэт, в центре которого пустота.

Я лежу и думаю о том, что я могла бы выгнать его. Это ведь мой дом, а не его. Но почему я так боюсь восстать против него? Почему я держу руку на животе так, словно оберегаю ребенка, словно жду удара.

Кто он?

У меня нет брачного контракта. У нас будет ребенок. Он сможет отнять у меня все, чем я владею. Он может отобрать у меня Стоунхейвен!

Я так одинока.

И вдруг я понимаю: есть единственный человек, кто может ответить на этот вопрос.

Мне хочется громко рассмеяться в темной спальне, потому что я поверить не могу в то, о чем только что подумала. Отчаяние приводит к невероятным вещам. То, что казалось немыслимым, внезапно превращается в лучик единственной надежды, способной спасти тебя.

Может быть, это погоня за призраком. Ведь она и вправду может оказаться в Париже, да где угодно. Но в глубине души я знаю, где она. Не зря я запомнила адрес в Лос-Анджелесе, хотя в то время я еще не догадывалась, зачем мне он. Что-то было такое в этом домике, в багряных виноградных лозах, обвивавших его. Я сразу поняла, кто там живет. И я знаю, куда мне нужно отправиться теперь.

Я разыщу Нину Росс.

Я всегда хорошо спала. Спокойно чувствовала себя во время предварительного заключения. Но в тюрьме у меня началась бессонница. Здесь нужно постоянно быть начеку. К этому добавляется мое чувство виновности, оно не дает мне покоя. То и это держит меня в постоянном сумеречном состоянии: я не сплю, но и не бодрствую. Парю в промежутке.