В результате Кириченко написал даже письмо, отправленное по инстанциям, в котором высказывал свои соображения о том, как усовершенствовать танк Т-34, чтобы ликвидировать эти недостатки. В частности, он предлагал посадить водителя посередине корпуса, поместив его голову в сильно бронированном приливе с люком вверху, вокруг которого он предлагал поместить три призматических прибора наблюдения и утолстить лобовую броню уже не за счет наварки на нее дополнительных броневых плит, а по-настоящему. Четвертого члена экипажа он предлагал сделать командиром, свободным от всех прочих обязанностей, а что-бы ему все было хорошо видно, разместить его сиденье в задней части башни танка и установить над ним командирскую башенку, снабженную стеклоблоками из триплекса.

Спустя какое-то время после этого Кириченко вдруг совершенно неожиданно вызвали в штаб бригады и показали приказ, изданный, как оказалось, еще задолго до того, как его танк пошел в наступление под Сталинградом:

«ПРИКАЗ ОБ УКОМПЛЕКТОВАНИИ ТАНКОВЫХ УЧИЛИЩ КРАСНОЙ АРМИИ

№ 0832 от 17 октября 1942 г.

В целях обеспечения танковых войск физически крепкими, смелыми, решительными, имеющими боевой опыт командными кадрами ПРИКАЗЫВАЮ.

1. С 1 ноября 1942 г. курсантский состав танковых училищ комплектовать рядовым и младшим начсоставом действующей армии из числа показавших в боях смелость, мужество и отвагу.

2. Для кандидатов в танковые училища

общеобразовательный уровень установить не ниже 7 классов средней школы, допуская лишь исключение для младшего командного состава, награжденного за боевые отличия орденами и медалями Советского Союза.

3…

4. Для укомплектования танковых училищ указанным выше контингентом ежемесячно к 15-му числу отбирать из действующей армии 5000 человек по прилагаемому расчету.

Народный комиссар обороны СССР

И. СТАЛИН»

– Ты у нас умный, – сказал ему замполит, – письма пишешь с разными техническими предложениями командованию – вот и поезжай, поучись, чтобы стать еще умнее. Может быть, и свой собственный танк изобретешь.

Такого финала Кириченко, конечно, никак не ожидал, но… делать было нечего, и он, попрощавшись с ребятами и комбатом, в тот же день уехал на попутной машине, по сути дела, в новую жизнь – учиться на офицера в танковое училище.

* * *

Самое интересное, что почти в это же самое время к начальнику особого отдела совсем другого фронта был вызван и старший лейтенант Петр Скворцовский, к этому времени получивший уже несколько правительственных наград.

Особист встретил его очень приветливо, однако задал совершенно неожиданный вопрос о том, была ли его мать и в самом деле потомственная польская дворянка. Петр Иосифович страшно удивился, поскольку по совету отца никогда этого и не скрывал и писал об этом во всех анкетах, но вот – надо же! – поинтересовались этим почему-то именно сейчас.

– У нее мать была дворянского происхождения, – сказал он, стараясь быть абсолютно точным во всем, – но род их обеднел, и она вынуждена была сама зарабатывать себе на жизнь, работая учительницей в минской гимназии. А моя мать встретила моего отца, когда ей было всего лишь семнадцать лет и она только что окончила гимназию. Она ухаживала за ним в госпитале во время нашего наступления на Варшаву в 1920 году, после чего поехала вместе с ним в Белев, где они потом и поженились. Так что от всего ее дворянства только одна ее фамилия и осталась, да и ту она сменила, как вышла замуж за отца…

– Да это нам все известно, – махнул рукой особист, как если бы его эти подробности и в самом деле очень мало интересовали. – Вы лучше скажите: знаете ли вы польский язык и умеете ли креститься и молиться как католик? Вы как-то об этом рассказывали в своей роте.

«Вот черти, уже какая-то сволочь успела донести», – подумал Скворцовский, а вслух сказал:

– Да, до десяти лет меня мама заставляла и креститься, и молиться на польском. Отец с ней ругался, бывало, из-за этого, но так и не сумел ей объяснить, что религия – это опиум для народа. Но я как в пионеры поступил, так и сам перестал этим заниматься. А почему вас это, собственно говоря, интересует? Ведь это было уже давно, я почти совсем ничего и не помню.

– А мы как раз очень надеялись, что вы помните, – сказал особист, – или же вспомните, если вам будет дано время позаниматься всем этим со знающими людьми. Дело в том, – продолжал он, стараясь придать своему голосу значительность, – что по решению Верховного Главнокомандования на территории Советского Союза планируется создание союзных нам армий из числа чехов, словаков, румын, поляков, по разным причинам оказавшихся на нашей территории и желающих бороться с фашизмом с оружием в руках. Официального решения пока еще нет, но оно будет, и довольно скоро. А пока нам нужны люди, хорошо знающие их язык и культуру, причем знающие не по учебникам, а вот так, как вы – с детства, чтобы мы могли бы направить их в эти войска в качестве наших глаз и ушей и которые бы не вызывали у этих добровольцев никаких подозрений. Как вы сами понимаете, это очень ответственное задание. Речь идет о послевоенном устройстве мира. Нам не нужна Польша, враждебная СССР, так же как Чехословакия, Венгрия, Румыния, Болгария и т. д. Пускай эти страны будут освобождены от фашизма теми людьми, которые помогут нам построить в них социализм, как у нас, а не станут тянуть их на сторону капиталистов Англии и США. Ну и, разумеется, кто-то же должен будет за ними присматривать?! Вот мы и выбрали вас…

– А отказаться… – начал было Скворцовский. – Вы же коммунист! О каком отказе может идти речь? Считайте это ответственнейшим заданием партии. Или вы боитесь?

– Да нет, я вовсе не боюсь, – ответил он, пристыженный тем, что его, боевого офицера, пусть даже и на миг хотя бы кто-то мог подозревать в трусости. – Просто я не умею всем этим заниматься, профессионально не готов, так сказать.

– А мы вас научим, и, кроме того, никаких особых навыков эта работа от вас и не потребует. Вы же не среди немцев пойдете работать, и провал вам особо ничем и не грозит. Хотя, конечно, наше командование вы в этом случае подведете очень сильно. Сейчас мы вас отправим подальше в тыл, где вы будете заниматься польским языком и вспоминать все то, чему вас научила мать. Получите новое имя и фамилию, мы вам придумаем биографию, дадим справку, что вы сидели у нас в лагере для военнопленных. Потом вы поедете, куда мы укажем, а затем, когда будет объявлен набор в новую польскую освободительную армию, – запишетесь в нее добровольцем. Зарплату будете получать в рублях и здесь, у нас, и у них; то же самое и с наградами и званиями. Ну, а про все остальное вам будут рассказывать уже не здесь. Мне главное, чтобы вы сейчас согласились.

Старший лейтенант Петр Скворцовский в знак согласия просто кивнул ему головой, а затем, подписав бумагу с предупреждением об ответственности за разглашение доверенной ему важной государственной тайны, попрощался с товарищами и в тот же день уехал отъедаться далеко «на гражданку» и еще учить польский язык. И странно ему было, что вот и Москва все еще у немцев в руках, и продолжаются бои под Сталинградом, а кто-то где-то уже начал задумываться о послевоенном переустройстве былой карты мира…