— Боже мой! — воскликнул Юрий Фролович, — опять что ли, пакость какая? Вроде уж давно оставили нас. Все равно, я непременно пойду с тобой — будь, что будет!

— Нет, Юрий Фролович! Теперь я пойду только одна, Бог милостив, заступится; если же не так — умру! Но честь христианскую сохранить — помоги мне Ты, Господь.

После совместной молитвы она, спокойно оставив избу, пошла в комендатуру.

— А-а, Князева Вера Ивановна?! Редко мы стали видеть вас, — с каким-то сияющим выражением лица, проговорил ей комендант. — Поздравляю вас! По протесту генерального прокурора, ваше уголовное дело пересмотрено в высшей судебной инстанции и производством прекращено — вы реабилитированы полностью. Вот, читайте текст документа сами, а здесь, вот, распишитесь. Скажите, куда едете, чтобы вам приготовить все документы. Завтра, к 10-ти часам утра, вас ожидает транспорт.

Вера бегло прочитала текст постановления, не помня себя, расписалась и робко назвала свой город.

— Вы свободны! Не забудьте — завтра, ровно в 10 утра.

Юрий Фролович с глубоким волнением ожидал, что она скажет, войдя в дом? Но Вера, охватив грудь руками, посмотрев на него, вначале как-то не знала, как начать, но потом, задыхаясь, объявила:

— Вы знаете…! Вы понимаете…! Юрий Фролович, меня реабилитировали! — и тут же упала на колени:

— Боже мой! Боже мой! Неужели я, в очах Твоих, не потерянная… Господи…! Да, что же это такое? Неужели я возвращусь к жизни?.. — так глубоко была потрясена она всем происшедшим. Ей стоило многих усилий, чтобы после молитвы сосредоточиться и собрать себя в дорогу. Руки никак не подчинялись ей, и одну и ту же вещь ей приходилось перекладывать по несколько раз.

Всю ночь, почти до рассвета, они не спали. Оба были поражены тем, как Господь, так быстро, может развязывать и самые неразрешимые узлы и выводить из безвыходных тупиков.

Вера с Юрием Фроловичем прощались дома просто, но оба были удивлены неожиданностью: тому и другому казалось, что все это еще, как сон, пока Вера не села в автомашину и не скрылась в таежной гуще. Долго еще Юрий Фролович удивлялся, почему так быстро и безболезненно они расстались. Но, при рассуждении, пришел к выводу, что все самое острое переболело до этого и что Сам Бог, по Своей милости, управлял их чувствами при расставании. А главное — это то, что грех, связавший их, был оплакан, исповедан, прощен.

До Новосибирска Вера доехала очень быстро, свободно, даже с удобствами, что ее так радовало. Ей представилось, что, тем более, с Новосибирска будет также.

Но, сойдя с поезда для пересадки, она была изумлена многолюдней. В вокзале, на обоих этажах, невозможно было спокойно пройти, тем паче, при посадке на поезд. Зайдя в билетный зал, она, к своему разочарованию, увидела такую неразбериху, что, протискиваясь не менее часа между людьми, едва нашла очередь, которая ей ничего не обещала, раньше двух-трех дней. Причиной такого людского потока была, объявленная многим заключенным, амнистия.

Остаток дня она просидела на перроне, наблюдая, как людская лавина с шумом осаждала вагоны при посадке. Никакой надежды на дальнейший путь она не имела. Всю ночь продремала она на воздухе, на своем чемодане. С рассветом решила отойти от людского потока и, зайдя между резервными вагонами, горячо помолилась Богу, прося Его, что если уж Он вывел ее из того кошмара, то не оставил бы ее и здесь. Молилась усердно, с особым огнем, какой Вера сама почувствовала в себе.

Мимо нее, как она заметила, прошел несколько раз железнодорожный служащий и, проходя последний раз, остановился с вопросом: кого она здесь ожидает?

Вера объяснила ему безвыходность своего положения и причину, почему она здесь уединилась.

Мужчина внимательно выслушал и оглядел ее, и, как-то особенно выразительно, ей ответил:

— Что ж, пусть твой Бог будет, избавляющим тебя, до конца! Пойдем со мною! — и, взяв ее чемодан, помог возвратиться ей на вокзал.

На вокзале он на малое время оставил ее, попросив у нее денег на билет, и вскоре возвратился, передавая ей билет, со словами:

— Сейчас подойдет поезд и вы спокойно на нем уедете, Бог с вами!

Вера поднялась, чтобы ему что-то ответить или спросить, растерявшись от неожиданности, но незнакомец исчез в одной из дверей служебных помещений, не проронив больше ни единого слова.

Едва успела она протащиться по многолюдным лабиринтам вокзала, как к указанному ей перрону, действительно, подошел поезд нужного ей направления и, как ни странно, сверх ее ожидания, как раз так, что нужный ей вагон, оказался прямо против нее. Ни одного человека она не увидела около вагона, кроме его проводника.

Очень вежливо он пропустил ее в вагон, указав место, и помог даже поднять вещи.

Только уже сидя в вагоне и придя в себя, она, закрыв лицо руками, высказала тихо про себя: «И тут, неоценимая милость Твоя, Боже, еще больше склоняет меня к уничижению. Боже, Боже, что Ты делаешь!»

Как какой-то великий могучий меч, отрезал от нее ее ужасное прошлое. Весь путь до дома проехала она в дорогой тишине, мирно беседуя с окружающими, пользуясь, к своему удивлению, особым уважением с их стороны.

Паспорт был выдан ей в свой родной город, где она не жила уже более 15-ти лет. Встретили ее, конечно, с радостью, породному, но без родной мамы Екатерины Ивановны; стены родного гнезда были для нее чужими. На следующий же день, упреки и осуждения посыпались на ее голову, как градины. Вера принимала все это терпеливо, сознавая, что она достойна еще большего. Терпеливо служила своим родным, безропотно выполняя самую тяжелую работу по дому.

Отцовский дом, по завещанию умершей матери, был разделен на всех, по соответствующей доле, в том числе и Вера, имела самую лучшую из них. Но обозленные родственники делали ее жизнь все более невыносимой; и Вера была вынуждена пригласить компетентные и влиятельные посторонние лица, при участии которых ей была оговорена, конкретно, ее доля.

Но жизнь от этого не улучшилась; изменилось только то, что она заимела свой определенный уголок, в котором, смирясь, расположилась жить.

Прошло три года, в течение которых Вере пришлось перенести много жгучих скорбей как от домашних так и от единоверцев. Зоя, возвратившись почти одновременно с Верой Ивановной, возбудила в поместной церкви сильное недоверие к Вере. При приеме ее в члены общины, в самой категорической форме, протестовала против ее членства, считая Веру падшей женщиной, которую только Христос будет судить при Своем пришествии.

Много слез выплакала Вера, много перенесла унижения, пока, после полугодового испытательного срока, большинством голосов ее приняли