— Но я рада, что мы приехали, — продолжала Алисон. — Иначе мне так и не удалось бы познакомиться с твоим султаном. Ты никогда не говорил мне, какой это очаровательный человек. И какой скромный. Я чувствовала себя такой особенной в его присутствии, словно я единственная женщина в мире.

— Возможно, потому что так оно и есть, дорогая… по крайней мере для меня.

Алисон рассеянно оглянулась, продолжая думать об утреннем событии. Ей наконец представилась возможность встретиться с обаятельным султаном. Красивый и умный человек, он казался молодым и к тому же отличался поразительной грацией и неотразимой улыбкой, напоминавшей чем-то улыбку Джафара. Теперь она понимала, почему муж готов был безоглядно последовать за Абдель Кадером и почему французские власти относились к султану с таким уважением. Он произвел впечатление даже на дядю Оноре. Она была безмерно горда, когда Абдель Кадер назвал Джафара «братом».

Алисон казалось, что мысли Джафара тоже заняты чем-то, но он, видимо, больше был склонен любоваться женой, чем обсуждать события дня.

— О чем ты думаешь? — с любопытством спросила она. Выражение его лица мгновенно смягчилось, губы раздвинулись в медленной чувственной улыбке.

— По-моему, ты прекрасно знаешь.

И, ощущая на себе его хищный взгляд собственника, Алисон молчаливо согласилась с мужем. Даже теперь, после пяти лет замужества, она по-прежнему прекрасно различала этот пылкий взгляд, который все еще заставлял сердце биться сильнее. Он хотел ее.

Дрожь сладостного предчувствия прошла по телу Алисон, ответившей мужу таким же горячим взглядом. Несколько мгновений за них говорили лишь голодные глаза, безмолвно передающие силу бурлившей между ними страсти. Наконец Джафар медленно обошел Алисон и встал за ее спиной. Почувствовав, как теплые губы коснулись виска, Алисон чуть откинулась назад, не обращая внимания на то, что безжалостно мнет пышные юбки платья для прогулок.

— Ты не забыл, что нас сегодня вечером ждут в опере? — спросила она, чуть задыхаясь.

— Теперь модно опаздывать.

— Совсем не модно проводить вечер в постели с собственной женой. В некоторых кругах подобное поведение посчитали бы весьма скандальным.

— Вероятно. Но с каких это пор тебя волнуют скандалы, голубка моя?

Послышался тихий грудной смех. Алисон явно решила сдаться.

— Ты поможешь расстегнуть крючки?

— Я полностью к твоим услугам.

Однако Джафар не торопился и агонизирующе медленно снял с нее платье и кринолин. За ними последовали муслиновые нижние юбки и корсет, пока Алисон не осталась лишь в кружевных панталонах и прозрачной сорочке. Вынужденная пассивно подчиняться ловким рукам мужа, Алисон невольно задумалась о прошедших годах.

Время было благосклонно к ним. Как и хотел Джафар, они поженились дважды. Сначала их венчал сам епископ Алжирский, а потом в горной крепости Джафара состоялась роскошная свадебная мусульманская церемония, сопровождаемая длившимися неделю торжествами. Алисон так и не приняла религию мужа, однако пыталась соблюдать традиции и обычаи племени.

Кроме того, Алисон также делала все возможное, чтобы помочь арабскому народу, и поддерживала мужа, старавшегося сохранить шаткий мир между французами и алжирцами, победителями и побежденными. Оказалось, что Джафар принял правильное решение, согласившись сотрудничать с де Бурмоном. Эрве сдержал обещание бороться за лучшее будущее Алжира. Арабские и берберские племена получили по крайней мере еще один голос в свою защиту во французском правительстве, а всевозраставшая жадность французских поселенцев столкнулась с серьезным сопротивлением. Кровопролития же почти прекратились. Дядя Оноре сумел вырастить плодоносные виноградники, не боясь угрозы нападения. Эрве тоже был доволен жизнью, поскольку женился на молодой француженке, обожавшей его. Даже Чанд нашел счастье в Алжире. Отказавшись оставить Алисон, он мужественно отправился вслед за госпожой в горы, там женился на двоюродной сестре Тагар и уже обзавелся несколькими озорными детишками.

Как и предсказывал Джафар, племя Бени Абесс приняло Алисон, в отличие от европейского общества. Во многих благородных семьях ее попросту не было велено принимать. Однако Алисон мало заботили подобные вещи. Ей был нужен один лишь Джафар. Именно он сумел потушить безумную жажду приключений, горевшую в ее крови. Больше ей ни к чему было путешествовать по свету в поисках новых впечатлений, в попытке избавиться от одиночества или гоняясь за вечно ускользавшим чувством покоя. Она нашла свой дом.

— Так много одежды, — шепнул Джафар, нагибаясь, чтобы прижаться губами к белоснежному полушарию, открытому вырезом сорочки.

Ощущение было восхитительным, непозволительно непристойным — Алисон почти обнажена, а Джафар все еще был полностью одет в элегантный черный фрак с накрахмаленным белым галстуком и тщательно причесан. Алисон нетерпеливо запустила пальцы в эти выгоревшие на солнце пряди, казавшиеся в полумраке темно-золотыми. Но Джафар отказывался спешить и лишь изредка припадал к ее губам короткими дразнящими поцелуями.

— К чему торопиться? — мягко упрекнул он. — Я хочу наслаждаться тобой.

При этом обещании кровь в ее жилах закипела, и Алисон беспрекословно подчинилась, когда муж подвел ее к постели и, заставив сесть на край, продолжал сводить с ума неспешными ласками. Он медленно снял сначала одну, потом другую туфельку, массируя стройные ножки, и дюйм за дюймом стянул прозрачные чулки с подвязками. Только потом он нежно уложил Алисон на спину.

Алисон, почувствовав, как тонет в мягкой перине, неожиданно поняла, что совсем отвыкла от европейских кроватей. Как ей недоставало восточных циновок, ковров… и мускулистого тела мужа, прижимающегося к ней.

Алисон попыталась притянуть его к себе, но Джафар, отстранив ее руки, опустился на колени и прижался горячими влажными губами и языком к мягкому холмику, чуть выделявшемуся под тонкой тканью панталон. Алисон задохнулась.

— Джафар… — пролепетала она, не помня себя.

— Нет, Эхереш. Еще нет.

Эхереш . Непокорная. Он осыпал ее любовными словечками, становившимися с каждым годом все более цветистыми и нежными: гордость моего сердца… солнце моей жизни, обожаемая роза… Но его любимым обращением по-прежнему оставалось «Эхереш». Она, бывало, давала ему причины так называть себя, но теперь такое случалось все реже. Возможно, потому, что Джафар, со своей стороны, не часто давал ей причины противоречить ему. Ни один мужчина не мог быть более внимателен к ее желаниям. Ни один мужчина не мог быть более чудесным мужем, более восхитительным любовником.

Говоря по правде, Алисон и сама изменилась. Стала мягче, возможно, не настолько, чтобы называть мужа «господином», но иногда все же целовала на людях руки Джафара, как это делают берберские женщины, желая выказать уважение мужу.

Она и теперь поцеловала бы его руки, эти волшебные, умелые, сильные руки, но Джафар не позволял ей шевельнуться. Вынужденная лежать спокойно, она могла лишь стонать и беспомощно цепляться за стеганое покрывало, пока Джафар наслаждался своим излюбленным способом пытки, — еще раз убеждаясь, сколькими способами и как сильно может возбудить ее.