51

Оставшись одни, офицеры некоторое время угрюмо молчали. Капитан Стомвель, и особенно д’Артаньян, чувствовали себя неловко перед Гарденом. Все-таки в присутствии солдат. Такие обвинения.

– Ладно, что произошло, то произошло, – первым нарушил молчание Гарден, понимая, что окончательное примирение должно исходить от него. – Благодаря мужеству ваших солдат, капитан Стомвель, мы сумели вернуть карету целой и невредимой. Это позволит нам с мушкетерами продолжить свой путь. Только теперь уже быстрее. В первом же городе, который предстанет перед нами, мы отделимся от обоза и пойдем одни.

– Именно так, – снова засунул кончик уса в рот капитан. – Одни. Не можем же мы ради вашего возвращения вести в Париж весь обоз. Это я вам говорю, капитан Стомвель.

– Вы не поняли меня, капитан, – все также невозмутимо уточнил Гарден. – Мы не собираемся возвращаться. Наш кортеж пойдет к Польше. Только намного быстрее, чем мы могли двигаться в составе обоза.

Капитан и граф д’Артаньян удивленно переглянулись. Стомвель пожал плечами, демонстрируя полное непонимание того, о чем говорит лейтенант Гарден, однако от замечания воздержался.

– Позвольте, доблестный лейтенант, – вмешался д’Артаньян, поскольку именно ему предстояло составлять кортеж. – Объясните, какой смысл в нашей дальнейшей поездке? Монах, пардон, священник или кем он там был на самом деле, убит, письмо захвачено разбойниками.

– Странными разбойниками, которые из всех ценностей предпочли ничего не значащее для них письмо, – уточнил Гарден.

– Признаю: очень странными. Это я вам говорю, капитан Стомвель.

– Но даже если считать их более чем странными, – заметил д’Артаньян, – все равно нам придется с позором возвращаться в Париж.

– Ну, почему сразу в Париж? Да еще с позором? – мягко улыбнулся Гарден и направил коня к уже стоявшей на своем месте в обозе карете, передняя и задняя стенки которой были увенчаны гербом шведского короля.

– Вы, граф, уже могли бы и догадаться, что на самом деле монах-гонец, он же священник Оливеберг, он же Даниил Грек, он же шведский посланник – это я. А я стою перед вами живой и даже не ранен.

Услышав это, капитан Стомвель и лейтенант мушкетеров на какое-то время застыли с широко раскрытыми ртами. Несколько секунд они удивленно смотрели на Гардена, затем переглянулись и вновь уставились на него.

– И письмо, только настоящее, а не поддельное, вот оно, с двумя сургучными печатями, – достал он из-за борта своего кителя небольшой пакет.

– А то, которое оказалось в руках нападавших? – постепенно приободрялся капитан.

– Оно – всего лишь фальшивка. – Хотя и при тех же печатях. Эта фальшивка была изготовлена по моей просьбе, с учетом уже известного вам переодевания.

– Однако!.. – изумился капитан Стомвель. – Оказывается, мы сохранили и шведского посланника, и секретное письмо! Уж этого-то я предположить никак не мог.

– Как и я, – все еще неохотно процедил д’Артаньян, – клянусь пером на шляпе гасконца.

– Неужели все было продумано до таких мелочей?

– Причем кардинал Мазарини и принц де Конде, – вновь взял инициативу в свои руки лейтенант Гарден, он же Грек, – прямо заинтересованы в том, чтобы фальшивое письмо попало в руки того, кто стоит за наемниками. Если бы эти горлорезы не сумели захватить сейчас поддельное письмо и убить «посланника», они преследовали бы нас до самой Варшавы. Как видите, им пришлось бросить кость.

Стомвель и д’Артаньян вновь изумленно взглянули друг на друга. Сейчас они оба чувствовали себя идиотами.

– Простите, а кто же был тот человек, ну, кто выдавал себя?.. – почти заикаясь, спросил капитан.

– Человек, который, выдавая себя за священника и шведского посланника, пожертвовал жизнью, был сержантом королевской гвардии Жаком Нувелем. Да, сержантом Жаком Нувелем, прими, Господь, душу его прямо в рай, безо всякого суда и упреков за былые прегрешения.

Грек придержал коня и оглянулся. Д’Артаньян и капитан Стомвель остановились и все еще очумело смотрели ему вслед.

– Кстати, капитан Стомвель, вы не могли бы припомнить, с каких это пор офицеры королевских мушкетеров стали вызывать на дуэль монахов? – озорно поинтересовался Даниил Грек, обводя призывным взглядом собравшихся воинов.

– Ни одному из офицеров Франции и в голову такое не приходило, не будь я капитаном Стомвелем.

– Так убедите в этом известного вам лейтенанта мушкетеров. Ведь не хотите же вы, чтобы этот обладатель «пера на шляпе гасконца» стал посмешищем для всего Парижа.

– Он уже осознал свою ошибку и приносит свои извинения, – заверил его капитан.

– Тем не менее вплоть до самой Варшавы для вас и для всех обозников я по-прежнему буду оставаться гвардии лейтенантом Гарденом.

– Поскольку достойны этого, – заверил священника капитан.

Только теперь поняв, что же на самом деле произошло, д’Артаньян артистично снял шляпу и, с достоинством поклонившись, отсалютовал Даниилу Греку рапирой. Почти тот же кавалерийский реверанс, только более неуклюже, изобразил и располневший Стомвель.

– Невозмутимость и терпение, господа, – благословил их священник. – Всегда и во всем – невозмутимость и терпение. Иначе вам никогда не стать дипломатами. А теперь – в путь. Нас ждут в Варшаве.

52

Из крепости, из городских ворот, из разных концов предместья в широкую, прилегающую к реке долину стекались поднятые по тревоге казаки, мушкетеры, драгуны…

В том конце долины, что подступала к городу со стороны моря, уже появился передовой отряд испанской конницы, поэтому казаки, первыми оказавшиеся на равнине, сходу разворачивались в плотную кавалерийскую лаву.

Увидев ее, испанцы, предполагавшие, что смогут спокойно подойти к реке и под ее прикрытием готовиться к штурму города, в нерешительности остановились, не зная: принимать бой или же благоразумнее будет отступить. Тем более что две роты конных мушкетеров и эскадрон драгун начали сближаться с ними по правому берегу реки, чтобы в подходящий момент форсировать ее и ударить с тыла или во фланг.

Впереди каждого казачьего полка Гяур выстроил сотню воинов, закованных в доспехи, добытые уже здесь, в Дюнкерке. Этот ударный отряд должен был расчленить испанское войско, прижимая одну часть его к реке, другую – к неудобной для конницы возвышенности, на вершине которой уже спешивался с захваченных у испанцев коней отряд украинской пехоты.

Пригнувшись к гривам, ощетинившись частоколом коней, латники Гяура напоминали сейчас туго натянутый лук, тетива которого будет отпущена сразу же, как только последует приказ Сирко. И на острие этой стрелы стояли Гяур, Улич и Хозар.

Лишь небольшая группа казаков и французов, в которой оказался сотник Гуран, слегка приотстала и еще только приближалась к долине. Стремясь поскорее стать во главе своей сотни, Гуран всячески пытался вырваться из потока скачущих между деревьями всадников. Несколько раз он бросал своего коня то влево, то вправо, но каждый раз перед ним возникали золотистые кудри графини де Ляфер и шлем идущего чуть впереди, прикрывающего ее литовского татарина Кара-Батыра.