— Как есть должник, любимая!

* * *

В детстве я смотрел на отца как на рослого всесильного бога, который мог абсолютно всё. В средних классах школы отец превратился в карающий меч правосудия, которому регулярно стучали на меня соседи и учителя. В старших классах и институте я, будучи уже выше его ростом, смотрел на него, во многом под влиянием земных взглядов матери, как на плохо организованное совершенно непрактичное существо с чернильными пятнами на брюках и ладонях.

Только освободившись из тюрьмы, совсем недавно, в последнюю нашу встречу, до меня вдруг дошло: отец это мой друг, отец это же я сам и есть. Только более старая, не такая быстрая но очень на меня похожая версия. Сейчас эту версию меня, как собственно меня самого когда то — посадили в маленькую клетку. Кстати, эту мерзость в России называют обезьянник, а в джамахирии — тигрятник. Ученые еще долго до хрипоты будут спорить об историческо-краевидческих особенностях каждой версии этого термина. По сути это просто большая птичья клетка, куда одни люди — как правило одетые в одинаковую форму, закрывают других людей, как правило бесформенных от выпитого алкоголя или полученных пиздюлей.

Понятное дело внимание властей опорного пункта было сейчас полностью приковано к Анне, поэтому я мог спокойно поговорить с отцом.

— Что случилось, па?

Руки у отца слегка тряслись. Он был трезв и несчастен.

— Идиотское недоразумение. Скверный анекдот.

Мне хотелось поумничать перед отцом, как ветерану сидения в клетке хочется вознестись над новичками. Я мог наизусть воспроизвести отцу всё статьи уголовного кодекса джамахирии, которые попадают под определение «скверный анекдот».

Вместо этого я аккуратно, чтоб не рухнулись менты, прикурил сигарету и тосанул отцу в клетку.

— Здесь же нельзя курить!

— Понятное дело — нельзя. Но тебя уже посадили, пап. Понимаешь? Один из своих главных козырей они уже выложили. Теперь можно допускать некоторые преступления, оставаясь безнаказанным. Например, быстро покурить в не отведённом для этого месте. Когда дым дойдёт до них, а если дым выпускать аккуратно и вверх, тогда дойдет до них не сразу. Так вот даже когда они почуют дым, и начнут орать — «хорош курить» и так далее, по матушке, по Волге, даже тогда ты успеешь ещё пару раз дёрнуть, уже открыто, пока они не сделают вид, что бегут к клетке.

— Ладно. Давай сигарету.

— На вот возьми всю пачку. Раздербань и попрячь во все складки одежды, носки, куда только можно спрятать. Будет шанс хоть одну затянуть в камеру. А в камере сигарета котируется выше чем акции Майкрософт на сегодняшних торгах гонконгской биржи. И рассказывай давай, чего там у тебя стряслось-то?

Отец жадно затянулся и по неопытности выпустил гигантское облако дыма. Увидев дым, он ужаснулся и стал быстро разгонять его обоими ладонями.

— Ну и?

— Что «ну и»? Пришли два милиционера. Один вроде даже участковый наш. Сказали «поступил сигнал». Начался обыск…

— Стоп — отсюда подробней. Они тебе бумаги какие-нибудь показывали? Ордер на обыск или постановления какие? Понятых приглашали?

— Слууушай! Они ведь действительно мне никаких ордеров не показывали… Сказали — «предъявите паспорт». Я пока за паспортом ходил, один из них за бачком в туалете нашел пакет с каким-то серым порошком. В жизни его раньше не видел. Может от старых владельцев остался?

Я подумал, что из меня вышел бы сейчас шикарный адвокат. Элитный. Нет ничего легче, чем работать адвокатом, отсидев самому. Тем более в великой джамахирии где граждане обязаны соблюдать законы, а государство ничего никому не обязано.

Но я не адвокат. Я просто ходячее недоразумение без паспорта, прописки и военного билета. Поэтому блестящая защита моего отца должна быть построена по неофициальным законам — как раз тем которые и работают в нашей мурлындии как часы. Это тот случай, когда всё упирается в крышу или в деньги. Лучше бы, конечно, в крышу, уж очень хочется опустить этих негодяев.

— Там у тебя дома продолжается шмон. Ищут деньги. Пока не нашли.

— И не найдут, я их ведь…

— Стоп. Стоп. Про деньги тут можно только шёпотом. Ты кому-то кроме меня говорил, что квартиру хочешь покупать и собираешь на взнос?

— Да вроде нет. Тебе только. Василине, само собой. Может маме твоей разок похвастался. Но я же не дурак дома их держать, да ещё в таком районе. Тут и при советской-то власти махновщина была сплошная.

— Ясно. Слушай внимательно, пап. Мы тебя от сюда вытащим. Скоро. Очень скоро. Но! Не болтай ни с кем о деньгах. Напрочь. О чём угодно, только не о деньгах. Гони пургу.

— Какую пургу? Выражайся яснее, пожалуйста.

— Ну под слабоумного коси, Пушкина им читай на память, плачь, смейся, песни пой. Сильно не заигрывайся — побьют. Мягко манипулируй, что им смешно было. Потом. К тебе обязательно подсадят кого-нибудь. Может такого вот очкарика как я, милого и разговорчивого, а может гориллу хамоватую. Может и не одного, а пару. Это всё лохмачи. Подсадные утки, агентура внутрикамерной разработки. Им надо узнать про деньги. Им блять всегда надо узнавать про деньги, хозрасчет, понимаешь? Поэтому про тугрики тут в этих помещениях ни слова, ни кому. Даже если ангел прилетит в камеру и с ним не гу-гу.

— Хорошо. Понятно. Это, получается у них форма вымогательства такая теперь? Хм… А я думал так только в кино бывает. Может и впрямь дать им денег, чтоб отстали? Хотя и нет их денег то! Я ведь квартиру, сынок, купил. На Каракамыше, Олимпия называется место. Вот так. Домой мне надо. Василинка, наверное, уже вернулась, голодная. Она ведь растёт еще.

— Погоди. Постой. Так ты, что уже купил квартиру? Когда?

Отец гордо поправил очки

— Да почти две недели уже. В долги влез — беда. Там еще ремонт нужно такой делать дорогущий. Но ничего. Когда у человека есть цель в жизни, ему всё не почём.

— А Василина знает про квартиру?

— Да что ты! Нет конечно же! Сюрприз.

— Ну, считай, что сюрприз удался!

Во всей глубине моего циничного, прогнившего от баланды и утратившего веру в людей состояния я моментально понял, что именно произошло. Если изначально ждать от людей подлости, вы перестанете удивляться и начнёте жить. Старая тюремная мудрость.

Теперь у меня осталось две задачи разной степени сложности. Во-первых, вытащить на свободу это злосчастного наркоторговца, который выглядит в клетке так же нелепо, как Амур Темур в заголовке ментовской стенгазеты, и во вторых, — объяснить отцу, что головокружительный роман с греческой графиней Ангелопулос себя полностью исчерпал.

— Слушай, а может где денег одолжить? Дать им, понимаешь, на лапу? Хотя я так подвис с этими квартирами и ремонтами.

— Деньги пока не надо. Это наш последний козырь. Вот меня когда посадили, вы же тоже давали деньги?