— Об этом я тоже подумал, — сказал Шарц. — Даже начал кое-какие исследования… вот только мне все время мешали. Очень неудобно, знаете ли, работать с колбами и ретортами, когда тебя пытаются подстрелить из арбалета.

— Заниматься научными исследованиями под градом стрел! — воскликнул профессор Брессак. Неизвестно чего в его голосе было больше восхищения или неодобрения. — Если бы я не был профессором, я бы высказал вам свой восторг, коллега, — наконец сказал он. — Но… боюсь, если студенты прознают о том, что я все это одобрил, они непременно захотят вам подражать, так что я выскажу вам свое порицание, коллега.

— Виноват, — вздохнул Шарц. — Больше не повторится. Надеюсь, не повторится, — тут же поправился он. — Мне удалось дурачить их достаточно долго, и я даже кое-что успел, но в конце концов они тоже меня одурачили.

— А… как они до вас добрались, коллега? — спросил ректор. — Это ведь были ледгундцы, верно?

— Я допустил ошибку, — ответил Шарц. — Впрочем, если бы Господь повернул время вспять… я бы допустил ее снова.

Профессор Брессак посмотрел Шарцу в глаза. Посмотрел так, словно уже знал ответ.

— Один из них упал и схватился за сердце, — сказал Шарц. — Я тогда не знал, что это враг, но… даже если б знал… разве можно было поступить по-другому? Лазутчик во мне вопил об опасности, но лекарь не стал его слушать…

— Высший балл, коллега, — тихо сказал профессор Брессак.

— А как же переэкзаменовка по фалестрийскому? — ухмыльнулся Шарц.

— Черт с ним, с фалестрийским! — ответно ухмыльнулся Брессак. — Зачет!

— Так, — сказал ректор. — Собираем университетский Совет. Экстренное заседание. Здесь. После лекций. Будем решать, как дальше быть.

* * *

В Марлецийском университете много профессоров, а у каждого профессора в голове много-много знаний. Если собрать их всех вместе, да еще и по столь необычному поводу, да еще и позволить им всем говорить… Шарц просто диву давался, как ловко господину ректору удается вести тяжелую ладью Совета среди бушующей стихии знаний, ловко лавируя меж рифами амбиций и несокрушимыми скалами твердых убеждений, тайфунами гипотез и подводными камнями сомнений.

— Ну… э-э-э… я полагаю… если найти противоядия для всех, имеющихся в книге ядов… то э-э-э… она перестанет быть настолько… э-э-э… опасной. Конечно, останется… э-э-э… проблема своевременного определения ядов при… э-э-э… могущих быть отравлениях, равно как и проблема правильного изготовления и применения противоядий, но при должной… э-э-э… информированности…

Профессора Бертольди Шарц обожал, несмотря на его вечное «э-э-э» и несносную манеру растягивать любую фразу до бесконечности. Все же он был лучшим из всех известных Шарцу алхимиков. И если на его теоретических лекциях засыпали даже самые отчаянные зубрилы, даже влюбленные в алхимию фанатики, то во время практических занятий он буквально творил чудеса, завораживая любую, даже случайную аудиторию.

— Что ж, коллега, подберите себе помощников, изучите все уже сделанное ранее коллегой Одделлом, и Бог вам в помощь, — безжалостно прервал профессора ректор. — Я распоряжусь, чтоб на лекциях вас подменили другие преподаватели. Это дело — действительно срочное.

— Я охотно стану помощником профессора Бертольди, — сказал профессор Брессак.

— Отлично! — просиял ректор. — Лучшего и желать нельзя.

Занудная дотошность Бертольди в сочетании с порывистой горячностью и неумолимой точностью Брессака должны были обеспечить результат быстро и правильно. А это сейчас было главным. Быстро и правильно.

— Кроме того, нужно решить, что делать с иностранными лазутчиками, — добавил профессор Дюпон.

— Университет не может жить в вечной осаде, — поддержал его профессор Керуак. — Это неестественно.

— Коллеги, давайте оставим это дело нашей секретной службе, — предложил профессор Квартеллини. — Ну, сами посудите, что мы можем сделать с какими-то там… лазутчиками? Ловить шпионов мы не обучены.

— Коллега Одделл уже объяснил нам, почему все, связанное с этой книгой, должно пока оставаться в тайне даже и от нашей секретной службы, — возразил профессор Дюпон.

— А у меня появилась идея, коллеги! — вдруг сказал дотоле молчавший профессор Баррингтон. — Этим лазутчикам, им ведь книга нужна, верно? Вот и отдайте ее им. Отдайте — и пусть убираются!

— Вы, наверное, чего-то не поняли, коллега, — нахмурился ректор. — Во-первых, книга нужна нам самим, иначе никаких противоядий не будет, да и сами вещества нам весьма интересны, кто знает, чем еще они могут стать, кроме ядов? А во-вторых, вы, вероятно, упустили из виду тот факт, что получить оную книгу хотят две разные группы лазутчиков. Враждебные друг другу группы. И ни одна из них не будет удовлетворена тем, что книгу получила другая.

— Все эти факты я учел, коллега, — улыбнулся профессор Баррингтон. — Скорей уж это вы упустили из виду тот факт, что в университете со вчерашнего дня гостит сэр Джориан Фицджеральд, Безумный Книжник.

— Не вижу связи, — ректор недовольно смотрел на профессора Баррингтона.

— А я вижу, — победно усмехнулся профессор. — Если университет приложит все силы, то под руководством сэра Джориана сможет изготовить…

— Копии! — вырвалось у профессора Брессака. — Да как же я сам не догадался! Ну конечно же копии!

Копии.

Шарц хлопнул себя ладонью по лбу.

Ректор усмехнулся и повторил его жест.

— Распоряжение по университету, — сказал он. — Когда все это благополучно закончится — будем кутить! А пока… чтоб оно и в самом деле благополучно закончилось — определим, кто за какой участок отвечает, и за работу, коллеги!

* * *

На столе перед Шарцем лежал труп.

Как практикующему лекарю ему довелось повидать немало трупов людей и животных. И относился он к ним спокойно. Да, лекарь обязан до последней секунды цепляться за жизнь больного, раз за разом упрямо заслоняя его от смерти, принимая самые отчаянные меры, предпринимая порой уже безнадежные попытки, но, если чуда все же не произошло, если душа оставила тело… долг врача — разобраться в причинах смерти, долг христианина — предать мертвое тело земле, помолившись за его бессмертную душу. Так что ни трепета, ни страха перед покойниками Шарц не испытывал.

Однако… труп, лежащий на столе, привел его в состояние панического ужаса. Его, не боящегося ни крови, ни вида потрохов, буквально потряс этот препарированный и разложенный на столе труп. Ибо это был не труп человека или зверя… это был труп книги.

Той самой книги.

Той самой.

Разобранная по листочкам, она возлежала на столе переплетчика, и сам сэр Джориан Фицджеральд Безумный Книжник склонился над ней.

— Ох… — только и сказал Шарц, изо всех сил вцепляясь в край стола и с ужасом глядя на рассыпанные листочки, на возлежащий отдельно переплет и прочее, прочее…