— Значит так, — спокойно сказал он, — это было в последний раз. Больше это никогда не повторится. Ты меня понял?

— Нет. — Шон покачал головой, пряча свою злобу за насмешливой ухмылкой. — Ничего я не понял, ссун. Тебе придется объяснить мне подоходчивей.

Тем временем немец и обе его роскошные медсестры тоже выбрались из «тойоты» и последовали за Шоном внутрь ограды. Теперь они с восторгом наблюдали за разворачивающимися событиями.

Лишившись своих очков, Гарри по-совиному щурил глаза; зубы его были стиснуты так, что мышцы челюсти образовывали чуть ниже ушей бугорки, формой и размером напоминающие грецкий орех. Шон, пружинисто покачиваясь на носках, наклонился и легонько хлопнул его по щеке, все с той же насмешливой ухмылкой на лице; и тогда Гарри бросился на него.

Он был очень быстр для такого грузного человека, быстр, как разъяренный буйвол, как голодный крокодил, но Шон был стремителен, как леопард. Он легко уклонился от этой бурной атаки, нырнул под руку Гарри и врезал ему с левой в живот прямо под ребра. С таким же успехом он мог бы швыряться кирпичами в тяжелый танк. Не издав ни звука, Гарри лишь вобрал голову в плечи и вновь устремился на него.

Шон, все так же издевательски ухмыляясь, приплясывал прямо перед его носом. Он позволял Гарри приблизиться и встречал его короткими прямыми ударами. Они отскакивали от его вздувшихся мышц с таким звуком, будто он бил бейсбольной битой по шине грузовика.

Немецкие медсестры радостно визжали, в притворном ужасе закатывая глаза. Лагерный обслуживающий персонал, побросав все свои дела, спешил насладиться невероятным зрелищем. Их головы торчали в ряд над низкой изгородью, ошалело вытаращившись на противников.

— Отец, останови их, — умоляла Изабелла, но Шаса не обращал на нее никакого внимания; он внимательно наблюдал за сыновьями, прикидывая шансы. Пока все шло именно так, как он ожидал.

Шон был воплощением изящества и класса; нанося удары, он не забывал каждый раз эффектно встряхивать своими длинными блестящими кудрями и игриво поглядывать на аудиторию, в первую очередь на белокурых медсестер.

В прямую противоположность ему, Гарри двигался тяжело и размеренно, заставляя Шона тратить силы и энергию, чтобы уворачиваться от его могучих рук. Он был явно готов принять неограниченное число ударов в корпус, однако Шону было на удивление трудно попасть Гарри в голову. Он с успехом использовал один и тот же прием: в последний момент втягивал голову в плечи, и кулаки Шона ударялись об огромные бугры его мышц.

К тому же он демонстрировал совсем неплохую реакцию, и самые, казалось бы, верные выпады Шона, направленные в его голову, приходились в вовремя подставленные необъятные бицепсы или волосатые ручищи.

Поначалу атаки Гарри выглядели бессистемными. Затем, однако, Шаса понял, что он методично и последовательно загоняет Шона в угол изгороди, намереваясь зажать его там и войти в ближний бой. Каждый раз Шону удавалось выскользнуть, и каждый раз Гарри невозмутимо начинал все сначала. С терпением старой овчарки он вновь шел вперед, стремясь занять нужную позицию и безропотно снося град ударов, которыми осыпал его Шон. Кровь из носа попадала ему в рот и сбегала по подбородку прямо на охотничью рубашку цвета хаки.

Теперь уже насмешливая улыбка Шона выглядела довольно-таки вымученно, а поток колкостей давным-давно иссяк. Его движения понемногу утрачивали былую легкость. А Гарри все так же неумолимо надвигался на него, тесня и тесня Шона назад, все время назад. Удары Шона теряли резкость, он наносил их все реже и реже, его противник же был свеж, как будто они только что начали.

И вот настал момент, когда Гарри удалось наконец точно предугадать движение Шона, когда тот попытался отскочить вправо, и вытянутой рукой преградить ему путь. Шон быстро отступил назад, чтобы восстановить равновесие, и тут же почувствовал спиной жесткий тростник изгороди. Он нырнул под вытянутую руку Гарри, и тот с другой руки нанес свой первый удар.

Зрители дружно ахнули; одна из медсестер пронзительно заверещала. Кулак Гарри обрушился на противника, как удар молнии, разгоняемый двумястами фунтами мускулов, костей и непреклонной воли. Он со свистом рассек воздух, и, хотя Шон и успел подставить руку, остановить его не смог. Он пришелся прямо в голову, По черепной коробке, выше линии волос; сила удара была такова, что длинные великолепные кудри взметнулись вверх, будто подхваченные порывом ветра.

На мгновение глаза Шона закатились, как у припадочного, блеснув чистейшими белками. Ноги его подкосились, колени едва не коснулись земли. Затем ему удалось частично оправиться, но все увидели, что холодный пот выступил у него на лбу, а лицо исказилось от боли; в панике он тщетно попытался избежать следующего медвежьего натиска.

Гарри устремился вперед, спеша воспользоваться ситуацией, которую он так долго и упорно создавал. Его руки были широко раскинуты, будто он намеревался заключить в объятия старинного друга. Внезапно он высоко подпрыгнул и спуртовал, как стайер при звуке колокола, оповещающего о начале последнего круга. Он обманул их всех, включая Шона. Они-то думали, что тяжеловесные рывки были всем, на что он способен, но оказалось, что это далеко не так.

Именно так нападает разъяренный буйвол; он медленно расхаживает перед своей жертвой, как бы убаюкивая ее, заставляя усомниться в том, что эта живая гора в самом деле настроена агрессивно. А затем, совершенно неожиданно, с ошеломляющей скоростью бросается на обреченного, поднимая его на рога, топча копытами, сея смерть вокруг себя.

Шон, наполовину оглушенный, на сей раз не успел уклониться. Руки Гарри сомкнулись вокруг него в смертоносном объятии, и они оба по инерции ввалились прямо в обеденную палатку. Столик для напитков опрокинулся, обдав их дождем из благородных вин и драгоценного хрусталя. Они топтали сверкающие осколки, стоя в густом облаке винных паров; затем их разрушительный путь пролег в глубь палатки.

Настала очередь длинного обеденного стола, покрытого кружевной скатертью; он с грохотом перевернулся, и розентальский сервиз разбился на десять тысяч весьма дорогих осколков. Покидая палатку с обратной стороны тем же манером, они с корнем вырвали из земли поддерживавшие ее тросы, и брезентовый верх устало опустился на головы слуг, занимавшихся сервировкой стола. Те с криками высыпали наружу, присоединившись к возбужденным зрителям.

Противники кружились вокруг поверженной палатки в каком-то диком вальсе. Разорвать хватку Гарри было немыслимо. Для верности он соединил руки за спиной брата в замок. Его могучие мускулы пульсировали и сокращались, сдавливая Шона, как питон душит свою добычу.

Одна рука Шона оказалась зажатой внутри этого смертоносного кольца. Свободным кулаком он яростно колотил Гарри по голове, но эти удары наносились куда попало, не причиняя особого вреда. Правда, один из них рассек Гарри губу, но его крупные белые зубы остались невредимы, после чего он просто нагнул голову, прищурил глаза и продолжал давить.

Под одобрительный рев чернокожих болельщиков и визг поклонниц Шона они врезались в дальнюю сторону тростниковой изгороди, проломив в ней внушительную дыру.