мастер Кипрун. Он отсутствует, но через несколько дней должен вернуться.

– Хорошо.

За звездной дверью начинались ступени во внутренний двор – такой обширный, что в нем казалась маленькой даже Фуртия. Думаи шла с ней рядом. Сколько она знала от отца и наставников, дворец Черного озера был задуман как отражение мира богов – небесного мира, согласно здешней вере, – точное, как в водах тихого пруда.

Слуги в темных стеганых кафтанах расчищали дорожки, сбрасывая свежий снег в протоки, кровеносными сосудами вившиеся меж зданий. Эта часть русла называлась Внутренним Шимом. Если не считать слуг, просторы дворца казались пустынными, только стояла среди двора гигантская статуя лакустринского дракона со всадницей на спине. В ее руках горел фонарь – белое бездымное сияние знаменем трепетало на ветру.

– Светоносная, – заметила распорядительница, проходя под изваянием. – Первая драконья всадница, основательница великой лакустринской культуры в Пагамине. Светоч, несомый имперской драканой, напоминает, что она вечно с нами, даже когда спит.

Женщина сделала знак стражникам и сказала:

– Фуртия Буревестница может отдохнуть в Тайном озере.

Думаи кивнула, прикоснулась к Фуртии ладонью и мысленно сказала: «Стража отведет тебя к воде».

Дракана согласно загудела.

«Я постараюсь найти знатока земли, чтобы вместе попытаться остановить восставший огонь».

«Никому из детей земли не под силу его остановить. Только упавшая ночь может его остановить».

Думаи недоуменно свела брови: «Как это понимать, великая?»

Фуртия строптиво фыркнула и полетела за стражниками, оставив Думаи в облаке густого тумана.

Им отвели покои, принадлежавшие последнему из сейкинских послов. Думаи научилась отдыхать и на спине драканы, но, забравшись после горячей ванны в сундучок постели, она перешагнула острую грань сна и поняла, что нуждается в собеседнице.

– Ты здесь?

Движение.

– Да, – услышала она, когда туман сгустился в очертания фигуры. – Я думала, ты пропала.

Думаи прижала к постели кончики пальцев. Казалось, она свободно плавала в пространстве между сном и явью. Трудно найти, не за что удержаться. Ее второе «я» шагнуло к берегу потока.

– Здесь промежуточное пространство, а мы с тобой – две блуждающие звезды.

Она опустилась на колени у воды. Собственное тело виделось ей тенью.

– Стой! – предостерегла ее вторая, когда вокруг потемнело. – Мне кажется, попытка переправиться его разрушит. Скажи, почему ты заговорила со мной?

– Я не знаю, что я для тебя. Знаю только, что мы с тобой связаны. – Думаи поднялась. – Боюсь, творятся странные дела. Действуют непостижимые для меня силы, но мы вольны встречаться здесь и утешать друг друга. Может, для того мы и призваны сюда – чтобы стать сестрами.

– Мне бы этого хотелось.

Молчание длилось долго, и Думаи почувствовала тяжесть на той стороне.

– Я лишилась самых любимых людей – тех, кто направлял мой путь. Теперь я не знаю, куда идти, кроме как к тебе. Твой голос для меня опора.

– И твой для меня. – Думаи вздохнула, глаза задвигались под ресницами: связь понемногу слабела. – Будь начеку. Где бы ты ни была в настоящем мире, предупреждаю – они близятся.

– Кто?

– Звери из-под земли. Змеи, – сказала Думаи.

Приютивший их промежуток дрогнул, и она напряглась до боли в висках, удерживая его.

– Я расскажу тебе все, что узнаю. Будь осторожна, сестра моя, мое зеркало. Будь готова.

– Маи?

Думаи проснулась. Рядом сидел Канифа, его лицо освещала масляная лампа.

– Кан! – встрепенулась Думаи, на губах остался вкус соли. – Что такое?

– В полночь тебя примет Йеккен. Лакустринский двор, как видно, просыпается в сумерках и засыпает на рассвете. – Он подал ей поднос. – Гонец принес угощение.

– Теперь понятно, почему нас встретила тишина. – Думаи протерла заспанные глаза. – Сколько у меня времени?

– Два часа. Она прислала тебе новую одежду – твою служанка унесла почистить.

– Я почти ничего и не надевала ни разу.

– Так и я ей сказал. – Когда Думаи поставила поднос на колени, он добавил: – Тебе здесь хорошо?

Она сняла крышку с чашки, выпустив аромат имбиря.

– В последнее время Квирики посылает мне странные сны.

– Что тебе привиделось?

– Тень в темноте. Она сказала, что живет на каком-то острове.

Канифа задумался, насупил брови:

– Не скажу, что много понимаю в сновидениях, но, похоже, она – твое отражение. Способ прояснить мысли, беседуя сама с собой.

– Я так же думала: она – та, кем я должна стать, переплетенная с той, кто я есть. Но я чувствую, что она отделена от меня и душа у нее своя, не моя. – Думаи покачала головой. – Не думай об этом. Сейчас важнее встреча с алхимиком. Ты не приведешь сюда Никею?

– Серьезно?

– И она может быть полезна. Будущей императрице следует знать пределы своих возможностей. – Думаи взглянула на него. – Пришли ее сразу, как я поем.

Она при свете лампады съела угощение: вареный на пару краб в апельсиновой кожуре, каштановый пирог, сливы, ломтики персика и непривычное медовое вино, от которого у нее разболелась голова. Новая одежда была густого синего цвета, с золотой оторочкой – в цвета сейкинского герба. Думаи надела сорочку и темную юбку с поясом под грудь.

– Вы меня звали, принцесса?

Она оглянулась через плечо. Госпожа Никея стояла в дверях. Сон и ванна пошли ей на пользу.

– Я удовлетворяю твою просьбу, – сообщила Думаи. – Можешь уложить мне волосы.

– У Канифы руки в полном комплекте. Должна ли я счесть лестным то, что вы прибегаете к моим?

– В Сепуле ты оказалась права. – Думаи протянула ей гребень. – Делай, как считаешь нужным.

Никея приняла предложение с улыбкой, которую можно было считать торжествующей – или просто удовлетворенной.

– Тогда присядьте.

Думаи уселась перед зеркалом на барабан табурета. Никея встала позади и, придержав за подбородок, наклонила ей голову.

Тело отозвалось на первое же прикосновение. Кончик каждого пальца стал семенем, из которого прорастало тепло и разбегались мурашки. Волосы, не просохшие еще после ванны, за дни полета безнадежно запутались. Думаи прикрыла глаза, отдавшись призрачным прикосновениям пальцев.

– Надо бы немного подравнять, – заметила Никея. – Мой клан изготавливает отличные ножницы.

– Если полагаешь, что я подпущу тебя к своему горлу с острыми лезвиями в руках, придется тебе подождать до другого случая.

– Больно слышать, что вы все еще ждете от меня зла, принцесса.

– Докажи, что я ошибаюсь. – Думаи следила за ней в зеркале. – А пока расскажи, что тебе известно о соправительнице Йеккен.

Никея двумя руками огладила ей голову, потом разделила волосы на пробор.

– Йеккен сирота. Лишь острый ум и обаяние проложили ей дорогу во дворец. – Она говорила тихо, успокоительно. – Однажды ночью коронная принцесса подслушала, как служанка рассказывает другим сказки. Она спряталась за ширмой, чтобы тоже послушать. Коронная принцесса не знала жизни. Она никогда не покидала дворца, не слышала чудесных сказок, тем более таких красочных. Речи дамы освободили ее разум от душных оков долга. С того дня всякий раз, как служанка рассказывала волшебные истории, принцесса слушала ее из-за ширмы. Та служанка и была Йеккен.

Ловкие пальцы тепло и легко погладили шею, распутывая узел в том месте, о котором Думаи всегда забывала. Они должны были причинить боль,