а вместо того приносили сладкое напряжение, разраставшееся с каждым прикосновением.

– Однажды Йеккен застала принцессу за подслушиванием. Кое-кто говорит, что она с первого дня знала.

Натянулись волосы, острый ноготь коснулся кожи.

– Служанка сказала, что принцессе незачем скрываться. Ее императорское высочество свободно может слушать, или же рассказчица готова плести свои истории прямо у нее в покоях.

Никея снова потянулась за гребнем. Думаи замерла, когда он прошелся до посекшихся кончиков и задел плечо.

– Мне представляется, что супруга-соправительница Йеккен не любит вспоминать о корнях своего успеха, как бы романтична ни была ее история. – Никея улыбнулась Думаи в зеркале. – Пусть это останется нашим секретом.

– Если это секрет, откуда знаешь ты?

– Наш мир плавает в море секретов, принцесса. Я дала себе зарок узнать как можно больше.

После этого настала тишина. За дверью стучали шаги, пели птицы, но Думаи слышала только Никею – шорох ее одежды, ее дыхание. Каждое движение скользящего по волосам гребешка отзывалось в ней трепетом.

– Ну вот.

Думаи опомнилась не сразу. Она погрузилась в сон наяву.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Будь добра, мой плащ.

Никея подала одежду. Думаи продела руки в широкие рукава, а Никея, поправив плащ на плечах, обошла ее сзади, чтобы завязать широкий пояс.

Внезапно она поникла всем телом. Думаи подхватила ее за локти.

– Никея, что с тобой? – спросила она мягче обычного.

– На меня иногда находит слабость.

– Ты снова играешь со мной?

Никея ответила слабым смешком:

– Выдавая свою слабость, выигрыша не увидишь.

Думаи распознала блеск наживки и все же заглотнула ее целиком, едва дрожащая Никея к ней припала. Теперь ей видны были ее губы, потемневшие от долгого полета в небесах. Она подвела женщину к кровати и поняла, что не зря забеспокоилась, не услышав от Никеи двусмысленной шутки.

Никея свернулась на перинах. Думаи потрогала ей лоб – нет ли испарины. Кончики ее пальцев показались румяными на посеревшей коже. Она нащупала живчик под рукавом – слабый трепет.

– Дыши помедленней, это горная болезнь. – Думаи взяла в руки чашу. – Вот, имбирь.

– Матушка вечно устраивала переполох, – Никея сделала крошечный глоток, – стоило мне приболеть.

– Я никогда не спрашивала, кто была твоя мать.

– Надама па Тирфози, поэтесса.

– Я знаю ее труды. Большой талант. – Думаи кивком указала на ее брошь. – Это ее подарок?

Никея часто надевала украшение, носила у сердца. Брошь изображала ягоду шелковицы с нежными золотыми листочками. Зернышки ягоды – из кровавого янтаря, темно-красные, почти черные.

– Нет, – потрогав брошь, ответила Никея. – Это семейная реликвия со стороны отца.

Она сменила усталую гримасу на легкомысленную улыбку:

– Вы уже второй раз интересуетесь моими безделушками, принцесса. Я слышала, люди начинают замечать такие пустяки, когда влюбляются.

Думаи отодвинулась от нее:

– Ты слишком далеко зашла.

– Приходится, иначе далеко не уйти.

– Я и не хочу, чтобы ты уходила. – Заметив ее улыбку, Думаи вспыхнула и добавила: – Я имею в виду, оставайся здесь, в этих покоях, пока я поговорю с Йеккен.

– Прекрасно. Я проведу ночь в вашей постели, принцесса.

– Рада за тебя. Меня в ней не будет.

Перед самой полуночью Думаи и Канифу провезли на лодке по Внутреннему Шиму. Ночь пробудила дворец, осыпала его блестками болтовни и свечей. С нависших над водой ив ухали совы, за лодкой гнались рыбки, тоже горящие крошечными фонариками.

Все так мирно, только вот с минуты на минуту ждешь, что небо обрушится на голову и вдребезги разобьет покой.

Гребная лодка остановилась у мостика. На другой стороне, в глубине дворца Черного озера, на крытой галерее вокруг пруда придворные собрались послушать оперу на воде. Актеры пели и танцевали на плавучих подмостках, с изяществом избегая опасности оступиться и кануть в воду.

Йеккен, занимавшая отдельный павильон, сразу бросалась в глаза. Она во всем была велика, от фигуры до черт лица и высокой короны – изящной серебряной башенки, украшенной по ободку самоцветами и речным жемчугом.

– Принцесса! Или, вернее сказать, жрица? – воскликнула она, как только ей представили Думаи. Речь была неторопливой, голос низким. – Присядьте со мной рядом, Нойзикен па Думаи. Не люблю лишних церемоний.

– Благодарю, соправительница Йеккен.

Канифа держался в тени. Когда Думаи села, слуга поднес ей чашу.

– Ледяное вино из-за Бездны. – Йеккен пригубила из своей чаши. – Мне пришло в голову, что о людях, изготовивших это вино, я знаю не более, чем о сейкинцах. Любопытная мысль. Мы недоумевали, отчего ваш остров так долго хранит молчание.

– Последнее посольство, насколько я знаю, состоялось несколько веков назад.

– Когда боги еще не спали. Для многих лакустринцев вы стали легендой: таинственный, далекий Сейки. Разумеется, это преувеличение. К нам доходили и корабли, и купцы с Сейки, и наши у вас иногда бывали. Я сама любительница сейкинского жемчуга, – призналась Йеккен; в уголках ее губ крепились искорки серебряной фольги, так что легчайшая улыбка блистала серебром. – Итак, вы будущая императрица Сейки. Вашу историю я знаю от короля Падара.

– Он тоже говорил с мастером Кипруном?

– Несомненно. Наш нелюдимый алхимик теперь нарасхват, – сухо отозвалась Йеккен. – Он был в горах Нангто. Король Падар летал к нему, но вам это ни к чему: я вызвала его сюда, чтобы избавиться от болвана, занявшего теперь его башню.

– Значит, мне можно поговорить с мастером Кипруном?

– Если пожелаете. Король Падар за вас поручился. Другой иноземной принцессе я бы не позволила околачиваться во дворце, но раз мне уже навязали одну, почему не принять вторую?

Думаи понятия не имела, о ком речь.

– К тому же, – говорила Йеккен, – вас, как и меня, и короля Падара, растили не для трона, а потому я сомневаюсь, что вы, принцесса Думаи, явились за нами шпионить, в чем я, безусловно, заподозрила бы другую.

– Я благодарна вам за доверие. – Думаи смотрела на актера, безупречно исполнившего стойку на голове; его наградили аплодисментами. – Не знаю, есть ли у сепульцев средство, чтобы пробудить своих драконов?

– Вы хотели спросить, есть ли оно у нас. – Правительница допила вино. – Наши боги, за исключением нескольких одиночек, повинуются имперской дракане. Она пока спит. Мы с императрицей обсуждали, будить ее или надеяться, что она, как верят в народе, проснется сама. Король Падар убедительно отстаивал первое – однако вы, пробудив разом всех своих драконов, выказали немалую смелость.

– Я не видела выбора.

– По всему, те создания вас сильно напугали.

– Да. Я выросла на горе, отнимавшей у меня и силы, и самую плоть. Я мало чего боюсь. – Думаи показала свои укороченные пальцы. – Но то, что я видела в Сепуле… привело меня в ужас, правительница Йеккен.

Та всмотрелась в ее руку, потом в лицо, и ее полночный взгляд стал еще острее.

– Мне говорили, вы любите сказки, – рискнула заметить Думаи. – А сказку про Безымянного знаете?

– Слышала.

– Мне кажется, в ней кроется доля истины.

– В первый раз зверь явился один. Один, – напомнила Йеккен. – И вскоре был повержен.

– Но наш раз – не первый. И как его удалось победить, нам не известно.

Соправительница издала тихий гортанный звук, принятый