Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пару раз я пытался проделать трюк: поворачивал коня в сторону, делал небольшую петлю и оказывался в хвосте процессии. И каждый раз Шарир в несколько прыжков опять обгонял всех, не обращая внимания на мои команды. Он мог быть только впереди! А мне-то, мне оно надо? Удружил же фон Плауэн!
— Не переживай, — ободрил меня брат Марциан, догнав и почти поравнявшись со мной, — То, что Шарир вообще под всадником идёт — и то чудо! Недаром он Шарир!
— А что такое?
— По-арабски Шарир значит «злой», — пояснил брат Марциан, — А Шарир чистокровных арабских кровей. Ничего, если тебя, как хозяина, признал, то скоро будет подчиняться. День-два. Ты его пока не слишком осаживай. Так, слегка. Чтобы понимал, что ты хочешь. А потом будешь более настойчив.
— Шарир, значит, — пробормотал я, — Не хочу! Не хочу, чтобы ты был злым! Шариком будешь! Ясно тебе?
Конь раздражённо дёрнул ушами и попытался умчаться вперёд. Я чуть натянул поводья, сдерживая.
— А что, с нами кто-то ещё увязался? — спросил я брата Марциана, оглядываясь, — Собиралось ехать четверо рыцарей и я, а сейчас позади нас целый отряд?
— А оруженосцы? — удивился брат Марциан, — Как же рыцарь без оруженосцев? Вот и набралось, без малого, двадцать человек. Это я ещё больше двух оруженосцев запретил брать, а то их ещё больше было бы!
Ага! Теперь до меня дошло, о чём толковал брат каштелян! Четыре рыцаря, каждый с двумя оруженосцами — это двенадцать человек. Я, кучер на телеге с провизией и вещами, да кучер кареты, да монашка, которую отправила матушка Терезия — интересно, кто это? — да, наверняка, её спутница, ибо одной женщине ездить, как мне объяснили, неприлично, это уже семнадцать! А если бы брат Марциан не ограничил число оруженосцев, то и больше двадцати набралось бы. Брат каштелян ещё и преуменьшил состав посольства! Пожмотничал! Кто бы мог подумать…
Первый час пролетел почти мгновенно. Мы всё ещё знакомились с конём. В смысле, пытались понять друг друга: кто как управляет и кто как выполняет команды? Кто какую манеру езды предпочитает? Хорошо ли всадник держится в седле и доставляет ли это коню лишние хлопоты?
Выяснилось, что всадник предпочитает управлять коленями, и конь отлично понимает команды. А если тронуть узду, то конь нервно дёргается в указанную сторону, совершая опасные прыжки. Я не великий специалист в этом вопросе, но похоже, первый учитель Шарира слишком усердно дёргал удила, причиняя животному невыносимую боль. Не знаю, может Шарир сам чересчур упрямился, вынуждая к подобным мерам, но выводы я для себя сделал.
Конь обожает быструю скачку. Идти шагом или медленной рысью для него слишком скучно. А весело, когда несёшься со всех лопаток, так что ветер свистит между ушами, а грива развевается над шеей. Всадник же, почему-то не торопится. Всадник любит неторопливо ехать в толпе, чего Шарир и на дух не переносит. Впрочем, иногда делает снисхождение, когда видит, что седок желает перемолвиться парой слов с попутчиками. Тогда конь снисходительно притормаживает, не настолько, чтобы его обогнали, но достаточно, чтобы можно было поговорить. А потом — фьють! — улетает вперёд, показывая окружающим, какого цвета его хвост.
Держится всадник в седле достаточно крепко, но только когда конь идёт рысью. Стоит животному перейти на галоп, или — не дай Бог! — пуститься в карьер, как всадник начинает нелепо подпрыгивать, сбивая лошадь с темпа и рискуя вылететь из седла. Впрочем, вес всадника настолько невелик для мощного животного, что ему наплевать, кто и как там дёргается в седле! Пусть крепче держится, если хочет усидеть! Вот если бы всадник был полностью в тяжёлой броне… Если бы у всадника было в руках тяжёлое оружие… А так — фыр-р-р! — держись седок, я помчался! Ну, куда ты меня опять по кругу направляешь? Самому не скучно? Мне — скучно! Вперёд! Вперёд!
Вот так мы и изучали друг друга первый час. Потом дело пошло лучше. Конь понял, что чем больше он рвётся вперёд, тем чаще оказывается позади процессии. Тогда он просто пошёл впереди размашистым шагом, переходящим на рысь. Гордо и напористо. Ну, что ж, хоть вздохнуть и оглядеться можно.
По понятным причинам мне не удалось рассмотреть гóрода Мариенбурга, сожжённого фон Плауэном при подходе польских войск. Чтобы враги не могли незаметно подкрасться и организовать внезапного штурма. Люди из города спрятались внутри замка. Мне, конечно, были бы любопытны и остатки города, потому что со своей стены я видел только самый краешек бывших строений, но, повторюсь, занятый Шариром, я не успевал бросить и взгляда по сторонам. Теперь же я с любопытством вертел головой во все стороны. А сердце сжималось.
Пепелища. Кругом одни пепелища. Выжженные деревни, выжженные сады, выжженные поля, выжженные редкие рощицы. Ничего не пощадил огонь! И никого… Разве что, где-то вдали, почти сливаясь с линией горизонта, чернеют дремучие леса. Да вдоль дороги, там и сям, расставлены виселицы. Одиночные, двойные, групповые… Есть и семейные, где повешены одновременно и взрослые и дети. Давно повешены. Пожалуй, с самого начала польской осады. Глаза выклеваны, уши склёваны, кое-где плоть продрана или склёвана до самых костей, одежда обтрепалась на ветру и под дождями, выцвела.
— Это поляки нам за Добринскую землю мстят! — кивнул на ближайшую виселицу брат Марциан, почти поравнявшись со мной.
— А что было на Добринской земле? — тихо уточнил я.
Брат Марциан ещё раз огляделся.
— Да то же самое! — равнодушно сплюнул он в сторону, — Мы им тогда за Данциг мстили…
По логике крестоносцев — всё правильно. Ведь, кто такой местный житель? Это человек, который может накормить своего хозяина, напоить и дать ему пóдать. А если ты воюешь с местным хозяином, то тебе нужно, чтобы никто не смог его напоить, накормить и дать денег. А значит — убить досадную помеху! Лучше всего, сразу всей семьёй. Чтобы другим было так страшно, что даже если они чудом уцелеют, то пусть бегут куда глаза глядят, а