Он знал, что только знание этой причины даст в руки народа щит, который будет хоть как-то оберегать его…

Алхаст чувствовал, что и свитые из множества смыслов слова Овты, и полный загадочных символов текст тептара Абу подводили его к чему-то очень важному, выводили на какой-то таинственный путь. Это не было чем-то, что принадлежало бы только ему. Осознание этого накладывало на его плечи такой груз ответственности, что он боялся не справиться с его тяжестью. И тем не менее он уже окончательно определил, что и будущее его, и предназначение в жизни связаны с тем, к чему ведет этот путь. И тогда все то, что раньше казалось большим, как мир, и важным, как сама жизнь, вдруг уменьшилось до размеров песчинки… И потому ни слова Овты, ни письмена Абу уже не выходили у него из головы ни на минуту…

Бродя по лесам, Алхаст хотя бы раз в день заглядывал и в Чухажийлане. Ноги как-то сами несли его туда, хотя мысли были заняты совсем другим. Он подолгу стоял там, перелистывая в памяти прошлое и пытаясь заглянуть в будущее…

Однажды, возвращаясь вечером в аул на исходе очередного дня таких хождений, неожиданно наткнулся на девушку.

Сразу за запретным лесом раскинулась ореховая роща. Роща находилась не очень далеко от аула. Все же было довольно неожиданно встретить здесь девушку без сопровождения родственника, да еще под самый вечер. Хотя никакого официального запрета на это, конечно, не было, но в обществе такое не приветствовалось. Потому и Алхаст не совсем рад был увидеть в таком месте одинокую юную особу…

Девушка спокойно и с какой-то детской беззаботностью срывала орехи с веток невысокого дерева. Лицо ее показалось Алхасту знакомым… Или напоминало кого-то? Но из близких знакомых она точно не была. И еще одно. Непресыщенные еще жизнью глаза молодого человека определили сразу – девушка была красива, очень красива. Одета вполне прилично, но была в этой одежде и какая-то мятежность, какая-то непокорность, бунтарство. Она скрывала все, что и должна была скрывать скромная одежда… скрывала от глаз. Но услужливо выставляла воображению каждую черточку этого стройного тела!..

Алхаст умел различать девушек и по прическе, и по одежде. Ведь и ему совсем еще недавно приходилось бывать в плену страстей. Ведь и в его жизни тоже были и светлые «…надцать» лет у родников, и последовавшие за ними бурные «за двадцать» на скамейках ночных парков и в тесных комнатушках студенческих общежитий! Опыт пусть и небольшой, но основательный! Вот и этой девушке не удалось скрыть от него свою суть. Перед Алхастом стояла страстная особа, вполне способная накрыть стол мужчины самыми пикантными блюдами, соблюдая очередность их подачи. Строго следуя принципу «раздельного питания».

Алхаст улыбнулся своим мыслям… по-взрослому улыбнулся, с оттенком высокомерия и снисходительности. Но где-то там, под самой лопаткой, что-то все-таки заныло. Неуютно ему как-то стало от своей серьезности, тоскливо стало… Наверное, все потому, что он насчитал всего лишь двадцать пять лет жизни…

– Добрый вечер! – приветствовал Алхаст девушку и остановился, посчитав не совсем удобным пройти мимо, не поздоровавшись.

Девушка отпустила ветку, которую держала, и бросила короткий взгляд на молодого человека.

– И тебе доброго вечера! Алхаст, ты что ли? – радостно воскликнула она.

– Прошу меня извинить, – произнес Алхаст, совсем не удивляясь тому, что девушка назвала его имя. – Оказывается, ты меня знаешь. Но, надеюсь, ты простишь мне то, что никак не могу вспомнить тебя.

Девушка стояла к Алхасту боком. Потом медленно, слишком даже медленно, повернула слегка наклоненную голову в сторону молодого человека. И, выставив свое изумительно хорошенькое личико на обозрение, уставила на него восхитительные глаза, в которых читались все услады мира. Чудесный ротик, которым она хватала вечерний воздух, словно только что вытащенная из воды рыбка, наполнил сердце Алхаста каким-то очень приятным, щедрым, возвеличивающим его великодушием, осязаемым желанием напоить сей ротик чистейшей водой и тем самым спасти это создание от жестокой жажды. Пульсирующая на ее белой шее вена, казалось, оглушала своими ударами. Она била по глазам, по мыслям и сердцу, властно подгоняя под свой ритм биение сердца всякого, кто оказывался рядом. И юная грудь, высоко вздымающаяся при каждом вдохе, и тонкая кожа на животе, подрагивающая от легких прикосновений воздушного платья, и все остальные прелести… все это было… скрыто напоказ… Старательно скрыто и в то же время предъявлено жадному взору. И эти полные икры ног… Они, словно охваченное страстью сердце, то напрягались, то расслаблялись… вспоминая дорогу, вгоняющую в пот… или мысленно проделывая ее прямо сейчас…

Но ни один волосок на этом теле, ни одна ее мышца не были свободны от власти хозяйки. Перед Алхастом стояла девушка, умеющая управлять и телом своим, и душой. И подстраивать их под любой мотив. Не заметил бы это только человек, уже истративший весь запас душевной и телесной энергии и в силу этого ставший прожженным женоненавистником.

Алхаст увидел все. И то, что девушка хотела ему показать, и то, что желала от него скрыть…

Алхаст улыбнулся – и поведению юной кокетки, и интригам проказницы-жизни.

Девушка же увидела в улыбке Алхаста только то, что желала увидеть, и вовсе не заметила истинного ее смысла.

– В том, что ты меня не узнал, нет ничего удивительного. Ведь ты не жил в ауле, – сказала она. – Я Сарат…

Алхаст удивленно приподнял брови.

– Не Мизаны ли дочь?

– Она самая…

«Ты смотри, а ведь Малика, оказывается, ничуть не преувеличивала, – подумал он. – Действительно красавица.»

– Если бы ты не назвалась, я ведь и не узнал бы тебя. Давненько мы не виделись. Да-а, изменилась, си-и-льно изменилась… – растянул Алхаст. – Что это ты здесь делаешь, Сарат? Признаться, я был удивлен, увидев на опушке леса девушку. Одну, да еще под вечер.

– Да корову искала. Отбилась от стада. Обычно она паслась здесь, на окраине поля. Но сегодня что-то и тут ее нет… Вот решила немного орехов матери нарвать, перед тем как вернуться домой.

– Уже довольно поздно, скоро совсем стемнеет, и корову ты тогда вряд ли найдешь. Пошли в аул?

– Конечно. Конечно, пошли, – сразу же согласилась Сарат. – Только орехи соберу, я их сюда, прямо на землю бросала, чтобы потом подобрать… И зачем шьют платья без карманов?..

Девушка грациозно присела и стала собирать орехи. Эти обыденные вроде бы движения исполнялись с такой грацией, что не оставалось и тени сомнения в том, что Сарат контролировала каждое, даже самое незначительное движение каждого своего мускула.

Орехов набралось достаточно много. Сарат задумалась, не зная, в чем