* * *

Великая княжна Александра Михайловна села за фортепьяно и откинула крышку. Мгновение – и из-под ее пальцев потекла восхитительная соната, рекой божественных звуков растекаясь по комнате, всей вилле и прилегающему саду.

Фрейлина Голикова тихо застонала. Все утро у нее болела голова, а от музыки боль стала еще сильнее. Наверняка противная девчонка села играть нарочно, чтобы досадить ей, Голиковой. Так оно, в сущности, и было. Посреди труднейших пассажей княжна нет-нет да и поглядывала на фрейлину: что, проняло тебя, старая чертовка?

У княжны были свои основания злиться на Варвару Федотовну. Вернувшись с прогулки, княжна заглянула в бюро и заметила, что письма Эльстона лежат в ящике не так, как обычно. Она сразу же догадалась, кто рылся в ее вещах, и теперь наслаждалась маленькой домашней местью. Аллегро, аллегро! Ах, у Варвары от огорчения даже нос стал красным! Ну-ка, еще громче, еще выразительнее!

– Ах, ваше высочество! – простонала Варвара Федотовна, изнемогая. – Как вы дивно… восхитительно играете!

Княжна в ответ только лукаво улыбнулась. Несчастная фрейлина тихо сползла с банкетки и поспешила к дверям. У нее возникло впечатление, что голова вот-вот разлетится на миллион кусков.

Княжна закончила сонату и начала играть ноктюрн Шопена.

– Жанна! – неожиданно позвала она.

Горничная, протиравшая пыль в соседней комнате и через полуоткрытую дверь слушавшая игру молодой хозяйки, немедленно явилась на зов.

– Да, ваше высочество?

– Мадемуазель Полина еще не вернулась? Она обещала привезти от мадам Лантелин шелк для вышивания.

– Нет, ваше высочество, ее еще нет.

– А как там наш гость? – осведомилась княжна безразличным тоном.

– Молодой офицер? – уточнила Жанна. Она подумала и сказала: – По-моему, он всем доволен.

– Жанна, я не об этом, – сказала Александра. – Какое впечатление он на тебя произвел?

– Он гораздо приятнее своей тетки, – решительно сказала Жанна, настрадавшаяся в свое время от придирок Варвары Федотовны. – Но у него грустные глаза.

– Правда? – заинтересовалась княжна. – А я и не заметила. Что он сегодня делал, ты не знаешь?

– Утром гулял немного, потом был на конюшне, смотрел лошадей. Ему понравился Сомерсет, тот, который в яблоках.

– Сомерсет совсем дикий, – недовольно заметила княжна. – И вообще плохо объезжен.

– Не знаю, – беспечно сказала Жанна, – но с офицером был как шелковый. Даже конюх удивился.

Ноктюрн меж тем уже успел сбиться на какой-то невнятный прелюд. Княжна заметила это и рассердилась на себя.

– Можешь идти, – сказала она горничной.

– Да, ваше высочество, – ответила Жанна, приседая.

«Мало ей мсье Эльстона, – подумала она, выходя из комнаты, – так теперь еще офицера подавай! Какая вы кокетка, ваше высочество!»

В своей комнате Алексей достал шпагу и повертел рукой так и эдак, прилаживаясь к эфесу. Издалека до него доносилась мелодия – кто-то играл на фортепьяно. Каверин опустил руку и заслушался. Он догадался, кто сидит за инструментом. Закончив ноктюрн, княжна неожиданно принялась за бравурную мелодию польки.

«Жаль ее, жаль, – думал охваченный смятением Алексей. – Первая влюбленность, юг, ощущение свободы вдали от родителей, от постылого двора… Даже босиком можно ходить, когда старая фрейлина не видит. (Он улыбнулся, вспомнив, в каком виде встретил вчера княжну.) А я должен убить его. Это разобьет ей сердце, бедняжке… Но – приказ есть приказ, тут уж ничего не поделаешь».

Он вложил шпагу в ножны и убрал ее с глаз долой. Теперь он почти жалел, что больше не находится на Родосе, где его на каждом шагу могли подстеречь и зарезать. Там игра велась хотя бы честно. Он был с опасной миссией в опасной стране, он выполнял свой долг, и если бы выполнил его плохо, ему пришлось бы пенять на себя. А здесь ему не приходилось, в сущности, ничем рисковать. Все предельно просто. Приехать, разобраться на месте и при малейшем подозрении – уничтожить. Сегодня вечером они встречаются за картами, и сегодняшний вечер решит судьбу Эльстона, – хотя сам Эльстон еще не подозревает об этом. Да, сегодня вечером…

– Вы, кажется, незнакомы, господа… Полковник Вадье. Господин Каверин, русский офицер.

– Рад познакомиться с вами, мсье… Поправляете здоровье?

– Некоторым образом.

У полковника, пожилого плешивого мужчины с мясистым лицом, украшенным седой щеткой усов, оказалось на редкость крепкое рукопожатие.

– Милости просим в нашу компанию… Это Лабрюни, доктор.

– С доктором мы уже знакомы, – заметил Алексей, отвечая на поклон вертлявого человечка.

– Мсье Майель… Граф де Сен-Люк… Господин Мертелли из Венеции…

Алексей кивал, улыбался, жал руки. Все эти лица были для него лишь скучной декорацией к основному сюжету драмы, который вел черноволосый самодовольный Эльстон, стоявший в нескольких шагах от него.

Были здесь и дамы – провинциальные сильно подержанные кокетки, как их определил про себя Каверин, пара перезрелых девиц на выданье, две-три болтливые старухи в чепцах по моде Ancien Régime[9], а то и Louis Quatorze[10]. Девицы поглядывали на Алексея с интересом, кокетки – с еще большим интересом, но ему не было дела ни до тех, ни до других.

«За картами часто вспыхивают ссоры… Придраться к пустяку, а потом… На позицию, господа! Шпаги. Секунданты. Доктор – тот же Лабрюни, например. Нет, Лабрюни не годится, еще разболтает. Шаг в сторону, финт и точный удар. Мгновенная смерть. Мучиться он не будет. Да, письма… Письма, которые княжна писала Эльстону и которые Чернышёв приказал изъять и доставить в Париж, барону М. Ничего, выкупим у слуги Эльстона, вряд ли тот будет возражать. Вот только собаку Эльстона жалко. Останется, бедная, без хозяина, кто ее к себе возьмет? Умрет, наверное, с горя. С преданными собаками такое часто бывает…»

Одна перезрелая девица села за фортепьяно, другая затянула дурную пародию на арию. Алексей слушал, нацепив на лицо маску вежливого восхищения. Та, что за фортепьяно, старалась изо всех сил, инструмент кряхтел и стонал, но все же – как далеко было им обеим до искрометного исполнения великой княжны этим утром, как далеко! Дистанция огромного размера…

Аплодисменты. Престарелая дама роняет слезу. Другая, ее подружка, безмятежно храпит, склонив голову в чепце набок. Родос, Родос, хочу на Родос, где горы, и развалины рыцарских замков, и ослики с кроткими глазами, и небо сине#е сапфира.