– Хорошо фехтует, – одобрительно промолвил полковник.

– Недурно, – сдержанно согласился дю Трамбле.

Доктор Лабрюни заерзал на пне. В глубине души он до конца надеялся, что эта дуэль окончится ничем. Противники принесут друг другу извинения, пожмут руки и мирно разойдутся. Но о «мирно разойдутся» теперь не могло быть и речи.

– Надеюсь, вам хорошо заплатят за вашу работу, – сказал Эльстон, чудом ускользнув от смертельного удара. – Мне было бы весьма огорчительно, если бы мою голову дешево оценили.

Алексей промахнулся, и Эльстон, воспользовавшись этим, полоснул его по плечу.

– Я думаю, вас даже повысят в звании, – продолжал Эльстон как ни в чем не бывало. – Вы достойный противник, мсье, и вполне этого заслуживаете. Хоть и наемный убийца.

– Я не… – начал Алексей в ярости. Он провел серию коротких стремительных приемов, заставивших Эльстона уйти в глухую защиту.

– Я знаю, знаю, – проговорил Эльстон. – Вы честный человек, и вам не в чем себя упрекнуть. Полно, сударь, вы принимаете меня за кого-то, кем я не являюсь.

– Вы сами виноваты в том, что произошло, – ответил Алексей. – И больше ничьей вины тут нет.

Он снова промахнулся. Эльстон легко парировал и бросился в нападение, но длилось это недолго – до очередного ранения, на этот раз серьезного. Кровь полилась ручьем.

– Ого! – беззаботно воскликнул Эльстон, как будто ранен не он, а кто-то другой. – Становится занятно, вы не находите, сударь?

– Сдавайтесь, – сквозь зубы промолвил Алексей, – и я сохраню вам жизнь.

– Мне – сдаться? – насмешливо спросил Эльстон. – Вы плохо меня знаете, сударь.

Он остановился, тяжело дыша, и переложил шпагу в левую руку. Каверин ему не препятствовал.

– Ну и что теперь? – спросил Эльстон. Правый бок у него был весь в крови. Эльстон дотронулся до него рукой и, поморщившись, взглянул на покрасневшую ладонь. – Хороший удар, мсье, – сказал он просто.

– Сдавайтесь, – настойчиво повторил Алексей. – Вы не можете больше драться.

– Благодаря вам, – ответил Эльстон с иронией.

Доктор Лабрюни подошел к секундантам. Его лицо было искажено самым неподдельным страданием.

– Господа, – проговорил он умоляюще, – надо что-то делать. Мсье Эльстон еле держится на ногах. Он ранен…

Доктор Лабрюни по натуре был добряк. Стыдно признаться, но он не выносил вида крови, а чья-то боль заставляла его мучиться ничуть не меньше, чем собственная. Может быть, именно поэтому он и сделался первоклассным врачом.

– Ого, – промолвил Эльстон. – А доктор-то не на шутку встревожен.

Алексей непроизвольно повернул голову в сторону. В следующее мгновение у его груди словно мелькнула стальная змея, и он почувствовал резкую боль. Потом кипарисы зашатались и поплыли вверх, а небо опрокинулось вниз. Больше Алексей Каверин ничего не видел и не слышал.

Первое, что он увидел, открыв глаза, был какой-то причудливый предмет, посередине которого красовался белый круг. В круге плясали две черточки, и, когда бы он ни посмотрел на них, они неизменно занимали новое положение. Иногда, правда, они притворялись, будто угомонились, но стоило ему на мгновение отвлечься, как они опять начинали проказничать. Алексей пытался втолковать им, что так поступать не стоит, но они, похоже, вовсе не собирались слушаться. Это упрямое своеволие не на шутку огорчало его, – куда больше, чем незваные голоса, то и дело встревавшие между ним и мятежным кругом. У голосов были лица, но все какие-то плоские и невыразительные, как лепешки. Были у голосов и руки, иногда очень приятные, прохладные, которые ложились ему на лоб и приносили с собой какое-то странное облегчение. А еще голоса пахли. Один голос, мужской и низкий, – табаком, другой, женский и сострадающий, – жасмином, третий, нежный и полудетский, – фиалкой, а четвертый, визгливый и неприятный, – пылью. Жасминовый голос приходил довольно часто, и однажды Алексей ощущал его возле себя целый день. Фиалковый почти все время находился где-то рядом, а табачный то приходил, то уходил, и вообще, странный это был голос, ничуть не менее удивительный, чем белый круг с бегущими черточками. Последний голос, визгливый, пару раз прожужжал где-то в вышине да исчез. Алексей был этому рад. Он уже понял, что не любит этот голос, совершенно лишний в его мире, где владычествовали прохладные ладони и фиалка с жасмином. Главное теперь было – призвать к порядку черные черточки, но они дразнились, и прыгали, и совсем не считались с Алексеем. Но в один прекрасный день он очнулся.

Он лежал на кровати, так туго забинтованный, что было трудно дышать. Тихо тикали бронзовые часы с фигурками амурчиков по сторонам круглого белого циферблата, но Алексей уже не помнил, сколько хлопот ему доставляли непослушные стрелки. Его кровать была как корабль, плывущий по морю изумительного покоя и одиночества, не требовавшего собеседника. Алексей не знал, что это море – часть его души, которая, постранствовав между миром мертвых и миром живых, все-таки решила вернуться в тело, но ему было очень хорошо. Он закрыл глаза – и погрузился в сон.

Ему приснилось, что он должен ехать на какой-то чрезвычайно важный полковой смотр, на котором обещал присутствовать государь. Алексей сел на коня в яблоках, как две капли воды похожего на Сомерсета из конюшни княжны, но, к его ужасу, тот расправил крылья и взлетел в небо. Внизу, на плацу, царила ужасная суматоха, и молодой человек не осмеливался даже поглядеть туда, а только пригнул голову да крепче вцепился в поводья. Он знал, что за ним гнались, но его конь летел так быстро, что преследователи скоро отстали. Из облака вышел портрет императора и погрозил ему пальцем, но, присмотревшись, Каверин понял, что это вовсе не портрет, а Эльстон.

– Бедный племянник! – сказал он противным плачущим голосом, до странности напоминающим голос Варвары Федотовны Голиковой.

– Какой я вам племянник! – с досадой сказал ему Алексей. – Вы украли принцессу грез, немедленно верните ее!

И тут Каверин понял, что это уже не Эльстон, а притихшая, печальная великая княжна. Ему показалось, что ее глаза занимают пол-лица, а под ними лежат голубоватые тени. Она серьезно смотрела на Алексея, не произнося ни слова.

– Отчего вы такая? – спросил он удивленно.

Фрейлина Голикова из-за плеча Александры Михайловны сделала страшные глаза. Каверин сморгнул, надеясь, что проклятая старуха рассеется, как дым, но не тут-то было. Крылатый конь в яблоках и небеса, по которым было так удобно скакать, исчезли, но и княжна, и фрейлина, и часы с амурчиками остались. Не сразу Алексей сообразил, что это уже не сон, а явь.

– Он пришел в себя, – сказала княжна, оборачиваясь к Варваре Федотовне.

– Но он бредит! – ужаснулась та. – Надо позвать доктора!

Княжна с укором посмотрела на нее и повернулась к Алексею.