сынишка Вовка бегал по квартире и сзывал всех на общее собрание. В кухне, возле самого большого стола, сидел тихонький Куликин в валенках, а перед ним лежал лист бумаги с одной строкой: «Протокол № 1».

Речь Макриды Павловны была кратка и предельно ясна:

— Я удивляюсь, товарищи, что в квартире при наличии грамотных и политически развитых кадров так запущена организационная работа! Доходит до абсурда: почту из ящика вынимает кто попало…

— Почему кто попало? — угрюмо пробасил шофер Желудяк. — Я раньше всех ухожу на работу, вот и вынимаю почту… Мне нетрудно.

— Вот видите! Ему нетрудно! А другим трудно? Почему это не делается по очереди? Ведь мы живем в коммунальной квартире, а не в какой-нибудь мм-мансаррде! Вы, гражданин Шелудяк, не только вынимаете не принадлежащую вам корреспонденцию, но я просматриваете «Советскую Россию», хотя и не выписываете этого органа… А вы, гражданин Краюхин, вчера чинили замок входной двери. Спрашивается: на каком основании? И это, по имеющимся у меня сведениями, уже не в первый раз. Тимофей, пиши мои слова в протокол!

Супруг вздрогнул и покорно заскрипел пером. Краюхин виновато потупился:

— Так ведь бесплатно! Я по специальности слесарь, время есть, почему и не услужить соседям?

— Неверно! Надо все общественные обязанности упорядочить и распределить. Но вы не волнуйтесь, я не собираюсь изображать из себя варяга или какое-нибудь рантье. Я возьму на себя труд по разработке мероприятий, а вам останется лишь выполнять готовое, — и, не дав опомниться обалдевшим жильцам, Макрида Павловна закрыла собрание.

Она свое обещание сдержала и «оргмероприятиям по квартире» отдавала все свое свободное от работы время. Благодаря этому жизнь в квартире стала гораздо интереснее и содержательнее. Каждый день возле первого документа — графика по мытью плитки — появлялись новые бумажки. Стену прихожей украсил роскошный чертеж квартиры, где были обозначены двери, окна, электрические точки, кухня и другие места общего пользования. Рядом повисла объяснительная записка, из которой было ясно видно, что каждый жилец закрепляется за определенной электроточкой. Нина Петровна, например, шефствует над лампочкой в прихожей и в случае перегара покупает новую, Краюхин заведует светом в кухне, Дуся — в коридоре, а дядя Аркаша — в туалетной.

Потом на наружных дверях повис список — кому сколько раз звонить Раньше в этом деле была недопустимая анархия и стихийность. Кто был ближе, тот и открывал. Появился график — кому в случае нужды вызывать слесаря, работника Мосгаза, монтера, медпомощь и даже милиционера. Четвертый документ строго определял очередность стирки марлевой занавесочки, висящей в кухне.

Нарушать правила никому не дозволялось. А когда заскучавший дядя Аркаша самовольно сделал и повесил возле умывальника полочку для мыльниц, этот бунт был быстро подавлен: на экстренном общем собрании Макрида Павловна вынесла ослушнику общественное порицание при остолбенелом молчании остальной публики.

— Второй вопрос, — возгласила мадам Куликина, — приобретение индивидуальных рамок для туалета.

— Чего индивидуальных-то? — не расслышал Краюхин.

— Рамок, а в просторечии стульчаков, — разъяснила Макрида Павловна. — У нас один на всех. Это не соответствует требованиям общества, в котором мы с вами живем на данном историческом отрезке.

— Он же чистенький! — простодушно сказала Петькина бабушка. — Каждый день его дежурная щелоком с кислотой, слава богу…

— Это паллиатив, — отрезала председательница, — кустарщина! Тимофей, пиши протокол: «Ввиду роста благосостояния трудящихся каждый может приобрести в личное пользование этот вид инвентаря». Я наводила справки, цены вполне доступные, штука стоит 17 рублей 50 копеек. Кому это дорого, пусть купит неполированную, они дешевле.

— А как же, извиняюсь, практически оформить этот раздел? — подняв руку, спросил дядя Аркаша. — Где эти Палеллиативы держать? Их же будет шешнадцать штук. Может, наколотить гвоздей возле нужного места и повесить их там за номерками, как, скажем, шляпы в театре?

— Нет. Возможна путаница. Лучше пусть каждый держит свой экземпляр в своей комнате и по мере надобности берет с собой, а также выдает своим гостям, по их требованию.

Жильцы мрачно разошлись. Шофер Желудяк что-то пробурчал вроде того, что его вполне устраивает «паллиатив». Но, как и следовало ожидать, Мадрида Павловна не обратила на выпад консервативно настроенного шофера ровно никакого внимания.

Однако несмотря на все старания этой почтенной женщины, порядка в квартире становилось все меньше и меньше. Первой обнаружила это почтальонша, ибо больше никто не желал получать за отсутствующих заказные письма и телеграммы. Потом Нина Петровна уехала в длительную командировку, и плитка, мыть которую настала ее очередь, стояла грязная, как старорежимная хавронья. А когда дядя Аркаша отправился в Воронеж к сыну в гости, как нарочно перегорела курируемая им лампочка в туалетной, и из этого тоже ничего хорошего не получилось.

Все кончилось совершенно неожиданно.

Дяде Аркаше пришла пора идти на пенсию. Но как на грех, в райсобесе дело прочно застопорилось Дядя Аркаша писал, звонил, жаловался — все без толку Промытарившись так с полгода, он решил отправиться сам.

— Ваше заявление должно быть у старшего инспектора, — сказали ему в райсобесе. — Оно было передано еще полгода тому назад. Пройдите в шестую комнату налево. Там спросите…

Фамилии дядя Аркаша не расслышал. Но, войдя в комнату номер шесть, он остановился на пороге потрясенный, пораженный.

За столом важная, как монумент, восседала Макрида Павловна Куликина.

Плюнув на все дела, дядя Аркаша вихрем помчался домой. Его сообщение произвело сенсацию.

— Положим конец бюрократизму! — стукнул кулаком по столу Желудяк. — Ты, Аркадий Фомич, действуй по месту ее работы, а мы здесь развернемся!

И в тот же вечер чья-то дерзкая рука кощунственно посдирала все бумажки со стен, «гражданин Краюхин» демонстративно, вне всякой очереди, выкрасил подоконник в кухне, а шофер Желудяк с вызывающим видом взялся чинить стирочную скамью.

В комнате Куликиных было тихо. Собрание в эту субботу не состоялось.

Кончилась бурная, кипучая жизнь в квартире. Начались обычные, серые будни. Снова на звонки открывал двери тот, кто был поближе, почту вынимал Желудяк. Теперь он, кроме «Советской России», нагло просматривал новый журнал «Советский экран», ч никто его за это не шпынял. И когда однажды в воскресенье Мадрида Павловна, выйдя на кухню, как бы про себя прогудела:

— Наладилась студень варить, а лаврового листа и нету. Кончился, — добродушные хозяйки, не помня зла, дружно сказали.

— Возьмите у, меня У нас, кажется, есть.

ИВАН НИКИТИЧ В КАЧЕСТВЕ СОЛИСТА

Увидев вывешенный на доске