бы отдаленно похожие, хотя поджигать мне в те годы было решительно нечего, да и сейчас тоже. Поднеся трубку ко рту, мужчина в очках небрежно схватил ее губами за один конец и приблизил равнодушно горящий огонь к другому. Незримо сократив мышцы шеи, мужчина в очках на миг замер, а потом невесомость вокруг его лица обрела зыбкие, неявные формы, и мужчина в очках высвободил из плена черепной коробки шаткое неторопливое облако, наверняка аналогичное тому, которое сидело в моей голове всю мою жизнь, делая вид, что в нем искусно зашифрован ее истинный смысл. Повторив процедуру еще пару раз, мужчина в очках повернул голову и, немного подумав, протянул стеклянную трубку мне. Трубка была тяжелее, чем казалась; внутри слегка почерневшего конца тлело первородное, требуя поджечь его, чтобы все сущее родилось снова. Мужчина услужливо поднес к моему лицу горящую зажигалку. Краем зрения я заметил, что подруги смотрели не на мужчину в очках и не на холодное пламя в его руке, а на меня. Пламя и стекло соприкоснулись, и я потянул к себе все, на что хватило моих сил. Вселенная попыталась пролететь сквозь меня и предательски застряла. Вежливо закашляв, я понял, что не могу дышать; глаза застилала какая-то расплавленная пленка. Мужчина в очках, весело блестя стеклами очков, аккуратно вынул из моей руки слишком тяжелый для меня посох мира. Я попытался улыбнуться, но вместо улыбки у меня вышел очередной гортанный кашель. Подруги звонко засмеялись, и я не постеснялся повернуться, чтобы успеть на всякий случай снова увидеть их лица. Стул странно скрежетнул подо мной, и я уперся рукой в стол, чтобы все осталось на своих местах. Подруги опять засмеялись. Я закашлял снова и понял, что могу дышать. Свет лампы в углу исказился сам собой, и уют стал вторгаться не просясь.

Стеклянная трубка обогнула стол по периметру и снова оказалась у меня в руках. Седой ровесник мужчины в очках предложил позвать к застолью пожилого мужчину в пальто, но мужчина в очках лишь с притворной грустью покачал головой. Я попросил зажигалку, но мужчина в очках заметил, что трубка в моих руках временно утратила функцию управления миром и стал молоть рассыпанный по стеклянной формочке чай большим железным перстнем, не надевая его на палец. Пока мужчина в очках размеренно и сосредоточенно трудился, я решил рассмотреть присутствующих, немного изменившихся вместе со мной. Человек в камуфлированном комбинезоне был ровно тем же, только теперь почесывал ногтем отслоившийся шов на рукаве. Седой ровесник мужчины в очках был особенно занятен: с самым непринужденным видом притворялся, что носит на черепе не такое же лицо, какое я видел на каждом третьем своем шагу. Мы опять посмотрели друг другу в глаза; я не выдержал и натужно кашлянул, сделав вид, что у меня действительно запершило в горле. Мужчина в очках принялся рассказывать очередную историю из безвозвратно минувшей молодости; стеклянная трубка в его пальцах блестела, отсекая от себя навязанные вселенной смыслы. Подруги посмеивались, поблескивая глазами и невыносимо слепящим двуцветием ртов; я вдыхал смех с цветами вперемешку, не понимая, как в меня столько вмещается.

Стеклянная трубка огибала стол то быстро, то совсем неспешно, будто телескоп, наводимый в случайном порядке на объекты разной степени досягаемости. Свет лампы менялся все чаще. Мужчина в очках поделился очередной байкой, которая почему-то очень рассердила его седого ровесника; тот даже попытался встать, но сильно ударился коленями о столешницу, рассмешив всех, кроме своего камуфлированного соседа; даже пожилой мужчина в кресле как будто усмехнулся во сне, и именно это нанесло седому ровеснику мужчины в очках наибольшую обиду; он снова попытался встать, но опять ударился о столешницу, и его чуть не смело; даже его камуфлированный сосед повернул голову и слегка озадаченно посмотрел на него. Стараясь не покраснеть, седой ровесник мужчины в очках опустился на диван и стал мужественно терпеть. Мужчина в очках в знак примирения хлопнул его по плечу. Подруги поинтересовались, где находится туалет. Мужчина в очках улыбнулся и ответил, что покажет. Вставая, светловолосая споткнулась о стул и упала бы, но ее выручили джинсы подруги, за которые она схватилась обеими руками, едва не уронив подругу на себя. Мужчина в очках повел истерично смеющихся подруг в туалет, а нас осталось четверо. Зал стал ощутимо теснее; в целях противостояния тесноте я взял оставленную посреди стола стеклянную трубку, но в ней оказалась только съеденная чернота. Замешкавшись, я потянулся к формочке с чаем, но и она оказалась пустой. Седой ровесник мужчины в очках пристально на меня посмотрел; я положил вещи на место и стал разглядывать свои ладони. На них оказалось намного больше жилок и различных трещин, чем было раньше, как будто мне было уготовано как минимум десять тянущихся друг за другом жизней , или текущих бок о бок одновременно. Из туалета донесся смех подруг; вскоре вернулся мужчина в очках, как-то слишком скромно или даже как будто застенчиво улыбаясь. Увидев пустую формочку, мужчина в очках достал откуда-то небольшой комок пахучего зеленого чая и стал тереть его железным перстнем; присмотревшись, я понял, что перстень на палец надеть было нельзя и это была не просто какая-то вычурная прихоть хозяина дома.

Подруги снова засмеялись, потом раздался шум спущенной воды. Вернувшись, они признались, что попробовали уместиться на унитазе вдвоем, и у них вышло; светловолосой для этого пришлось сесть снизу, приняв на себя вес чуть более скромной по габаритам подруги. Мужчина в очках усмехнулся и сказал, что он теперь даже не готов видеть подруг отдельно друг от друга; подруги заверили его, что отдельно друг от друга их и не бывает. Мужчина в очках убрал странный железный перстень в сторону. Лампа в углу снова моргнула, поменяв свой свет на более нежный и заботливый.

Стеклянная трубка вонь закружила по периметру стола. Мужчина в очках вспоминал разные истории из юности и недавних лет, время от времени посмеиваясь над не понимающим их своим седым ровесником. Человек в камуфляжном комбинезоне молча слушал или вообще не замечал происходящего вокруг. Когда у мужчины в очках подугас запал ведущего, подруги охотно перехватили инициативу. В основном вспоминали о недавнем студенчестве, описывая его как самую счастливую, хоть и совсем не беззаботную пору. Подруги выдавали истории минувшего прошлого то рваными кусками, поначалу вводя слушателей в порой нелегкое заблуждение, то огромными полотнами, которые ничуть не утомляли своей шириной и длиной. Иногда языковых средств оказывалось недостаточно, и подруги устраивали