«Как это все могло произойти?»

Шекспир. «Гамлет», акт 1, сцена 2

Когда Григорий думал, что все участники проекта «Звездолет» после убийства поэта Вени Молочника дрожат от страха за свою жизнь и ближе к ночи запираются на все замки, он был неправ. Сережа Петров, он же Ежик, не дрожал и не запирался. Он не понимал панического настроения, охватившего, за редким исключением, всех ребят. Смерть поэта потрясла его не меньше, а может быть, и больше остальных, но он был твердо уверен, что ничто никому не грозит. Это ему грозит. Но не насильственная смерть, а статья уголовного кодекса. И надо было ему обнаружить мертвого Молочника первым! Ладно бы обнаружить, так ведь он сдуру признался в этом следователю. А тот в него и вцепился. Как в самого реального подозреваемого. «Ага, Сергей Иванович, а зачем вы к убитому приходили? А отпечатки-то пальчиков на пистолете, найденном на месте преступления, ваши! Как вы это можете объяснить?» Как-как… Дуростью своей он может объяснить отпечатки! И ведь как будто никогда сериалов не смотрел и классических детективов не читал. И смотрел, и читал. А за пистолет схватился. Затмение, что ли, на него нашло? Вместо того чтобы подумать и ноги поскорее сделать, ему захотелось узнать, сколько такая изящная пушка, валявшаяся на ковре неподалеку от убитого, может весить. Исследователь чертов. Вот теперь и объясняй в следственном изоляторе. Нет, до следственного изолятора дело не дошло, Марфа Король грудью встала на защиту Ежика — ограничились подпиской о невыезде. Но ведь это до поры, пока съемки не закончатся. А закончатся, забудет про него Марфа, и поедет Сергуня-Ежик лес валить и песнями своими блатных ублажать. И компьютерные игрушки начальникам на зоне ставить. Следователь именно так Сережкину перспективу и определил. «Ничего, — говорит, — не пропадешь. Певцы и компьютерщики на зоне в цене и в относительном авторитете. Ты, главное, ни сейчас, ни на суде особо не запирайся, чтобы срок тебе по минимуму установили. Закон, конечно, для всех един, но судьи тоже люди. Упертые да нераскаявшиеся их очень раздражают. А раздраженный судья всегда какую-нибудь дополнительную статью в деле углядит. Да и следователь, знаешь, тоже человек. Может семь листков бумаги на постановление истратить. Может и двадцать семь, если руки чешутся… работы просят. А может всего пару-тройку, когда настроение хорошее, и душа в парк культуры и отдыха стремится, на травку».

В общем, все прямым текстом объяснил. Но ведь не убивал Сережка. Не в чем ему каяться и признаваться. А следователь на побережье зачастил. Подозревал Ежик, что не служебным рвением частота его визитов объясняется. А внезапно открывшейся возможностью на творческую телевизионную кухню поглазеть. Служитель закона уже и у Барчука успел автограф выклянчить, и с визажисткой Ангелиной подружиться, и со многими девчонками по пляжу под ручку прогуляться, и у Марфы Король поинтересоваться, не нужны ли в ее шоу толковые юристы. Ушлый следователь и искусством интересующийся. А последние три дня он на беду Сергея и вовсе в пансионате поселился. Мол, так ему удобнее следствие вести. Администратору ничего не оставалось, как номер ему выделить. И теперь, как только заканчиваются репетиции и съемки, он Сергея на допрос вызывает. Или сам к нему заявляется. И ведь все ему Сережа уже рассказал. Так нет же, следователь по новому кругу начинает спрашивать. А что он может нового поведать? Ничего. Потому что поведал все, что мог и как на духу.

Время близилось к полуночи, и Сергей облегченно перевел дух — сегодня следователь Игорь Николаевич Мушкин про него явно забыл. Или занялся другими версиями, помечтал Ежик. «Помечтал», потому что других версий у Мушкина в принципе не имелось. Хотя должны были бы. Если он следователь, а не с крыши уроненный придурок. Даже у Сережки они имелись, а ведь он следственному делу не обучался. Вот взять хотя бы мотив преступления. По какой причине могли убить Веню Молочника? Игорь Николаевич уверен: мотив — ревность Сережи-Ежика. Мол, Сережа влюблен в Глорию Кошелкину, а та с Молочником очень часто в его кабинете уединялась. Вот Ежик и не выдержал, решил конкурента устранить. Чушь и больше ничего! Во-первых, если бы между Молочником и Глорией что-то было, а Сережке это не нравилось бы, решать проблему конкуренции с помощью отстрела глупо. От того, что твой удачливый соперник помрет, девушка к тебе на шею не бросится. Сердцу не прикажешь, любимого она и мертвого будет любить, а нелюбимых живых все равно за версту будет обходить. Правда, Мушкин утверждает, что никаких-таких рассуждений в голове у Сергея не было, а было сплошное состояние аффекта — злился он на соперника, со зла, мол, и выстрелил. «А пистолет? — возражал Сережа. — По вашему выходит, что я его все время с собой таскал, а в определенный момент вошел в состояние аффекта, а пистолет-то и пригодился. Нет, если бы я на Веню разозлился сильно, я бы его стулом ударил. Или монитором компьютерным. А скорее всего, компьютер расколотил бы вдребезги, а его бы не тронул. Вы представляете, что значит хорошую машину расколотить? Это же хуже смерти! А машина у Вени была хорошая». Но Мушкин своих позиций сдавать никак не хотел. Хотя Сережа подумал на досуге и решил: если он так на любовь и ревность напирает, то почему он не подозревает Марфу Король? Только потому, что она главный продюсер, а Сережа Петров — никто и звать никак? Ведь Марфе тоже могли не нравиться встречи супруга с Кошелкиной, и захоти она, могла бы пристрелить обоих. И никак не объяснить следователю, что и он, Сережка, и Марфа прекрасно знали, что у Вени с Глорией чисто духовный контакт на почве поэзии, и ревновать к этому глупо и уж тем более глупо убивать за это.

Несмотря на поздний час и категорический приказ организаторов шоу соблюдать режим, укладываться в постель Сергей не торопился. Не хотелось ему спать, да и не привык он в такое время ложиться. Дома ночи напролет сидел за компьютером, осваивал новые программы, пытался создавать свои. Но сейчас и за компьютер не хотелось садиться, хотя машина, установленная в его номере, как и в номерах всех участников проекта, была выше всяких похвал. На ней многие штуки можно было пробовать — дома оставалось об этом только мечтать. Тем не менее, не тянуло Ежика за компьютер. Тянуло совсем в другое место. Где его, скорее всего, совсем не ждали. Помаявшись и бесцельно побродив по номеру, он все-таки решился на визит к Глории. «Ну и что, что может послать? — сказал он себе. — Приду и скажу, что в нотах запутался. Не понимаю, как новую песню в соль-мажоре петь. Когда помощь требуется, Глория о личном забывает. И сейчас забудет, что меня гнать следует. И все. И больше ничего не надо. Посмотрю на нее, поболтаем… и хорошо…»

Ежик тоскливо вздохнул. Несмотря на нешуточную проблему, свалившуюся на него в виде представителя ордена Фемиды, главной проблемой оставалась все-таки неразделенная любовь к бывшей однокласснице. О сколько мыслей передумано, сколько книг по психологии любви прочитано, сколько устных консультаций от друзей-приятелей получено! Вся история человечества, вся теория и практика амурных отношений говорили о том, что сердца любимой добиться можно, даже если поначалу она не обращает на тебя никакого внимания. Но теория и чужая практика — это одно, а вот собственная история любви — совсем другое. Сколько бы ни размышлял Сергей о том, как завоевать благосклонность любимой девушки, ничего толкового придумать не мог. Он искренне не понимал, как это получается у других. Многие участники шоу сблизились друг с другом. Пара ничего не значащих фраз, шутка, подколка, анекдот — глядишь, уже в обнимку ходят, а то и в одном номере ночуют. А ему не то, что анекдоты не помогали — ни дорогие цветы, ни нежные письма, которыми он одно время забрасывал Глорию, ни готовность быть ей полезным в любую минуту, ни преданный, влюбленный взгляд. Нет, она никогда грубо не отталкивала его, но всем видом давала понять, что, кроме дружеских отношений, у них никогда ничего не будет. «Если бы она была в кого-то влюблена, я мог бы разгадать, что ей нужно в любви, — иногда в минуты отчаяния думал он. — А так совершенно непонятно, в каком направлении нужно двигаться, чтобы хоть немного приблизиться к ее идеалу мужчины». Но такие мысли его посещали редко. В остальное время он был благодарен небесам, что Глория еще ни в кого не влюбилась, а стало быть, у него оставалась надежда.