при езде по Москве — почти совершить преступление

— Это точно, — сказал лейтенант и обратился к «аксакалу»: — Разрешите взглянуть на ваши права?

— Мы свободны? — спросил Атасов.

— Да, — ответил лейтенант. — Остапенко, запиши их данные и отпусти.

Четверо друзей спокойно ушли из отделения, преисполненные чувства собственного значения. Но чувство это сохранилось у них ненадолго. При встрече с Тревильяном оно рассеялось как сон, как утренний туман.

Тревильян уже знал о манипуляциях с машиной, не знал только, сколько было за неё выручено. И едва друзья вошли в его кабинет, он набросился на них с проклятиями и угрозами. В основном он бранил троицу за то, что она сбивает молодого человека с пути истинного. Но это был, так сказать, внешний план крика. Сверхзадача была другая.

Тревильян говорил о том, что Король разгневан, что никто не имеет права самовольно совершать незапланированные акции. Никакой самодеятельности Король не допускал.

— Разве я не имею права продать собственную машину? — наивно спросил Вартанян.

— Ты, дорогой, имеешь право на что угодно, но они, вот эти мерзавцы, не имеют права пользоваться моими каналами без моего разрешения.

— Какими каналами? — удивился Вартанян.

— А такими, — сказал Тревильян, — ремонт делал мой человек, оценку — наш человек.

Пока Тревильян объяснял Вартаняну, трое друзей уже давно поняли, о чём идёт речь. Да и как они могли подумать, что Тревильяну не станет известно об их проделке.

— Собственно, никто и не собирался делать из этого секрет, — сказал Атасов.

— Да-да, — подхватил Арамич, — мы действовали от вашего имени, но, естественно, и в ваших интересах.

— Я и не сомневался, — успокоился Тревильян, — потому и ругаю вас только за то, что вы портите мальчика.

— Порточенко сейчас отсчитает вам, — сказал Арамич.

— Почему это Порточенко отсчитает? — возмутился Порточенко.

— Действительно, — продолжил Атасов, — не отсчитает. а выложит, потому что отсчитано уже давно.

Порточенко обиженно вынул из кармана свою долю, завёрнутую в мятую газетку, и положил её перед Тревильяном. Тревильян сунул её, не считая, в ящик стола.

— Ну а теперь можно и к Королю.

Король в этот вечер принимал в бане.

Когда вся компания явилась в холл бани, Король отсутствовал. Он парился. Тревильян скомандовал раздеться и тут же, разоблачившись, побежал к Королю. Друзья тоже разделись и присоединились к присутствующим здесь всё тем же народному артисту, директору «Хрусталя» и доктору неизвестных наук. Те без видимого удовольствия потеснились за столом. Не прошло и двух стопок, как в холл влетел красный как рак Тревильян. Красный он был не от пара, а от возбуждения.

— Быстро, быстро, — шепнул он Атасову. — Король узнал про машину. Как вам в голову могло прийти, что он не узнает!

Атасов подозвал Арамича и что-то сказал ему на ухо. Безрадостно, но беспрекословно Арамич сунул свою долю Тревильяну, и тот кинулся с деньгами в парилку. А затем, выйдя из парилки в бассейн, держал их в руках, пока Король плавал.

Когда Король наконец закончил купание и уже вылезал из бассейна, Тревильян влетел в зал и прошептал:

— Идёт!

Четыре друга стоя встретили Короля.

— Ну, хороши, — оглядев друзей, сказал Король. — Вы где-нибудь видели подобные лица? — обратился он к народному.

— Только в театре, — ответил тот.

— А вы что, недавно ставили «Разбойников» Шиллера? — сострил Король.

Тревильян громогласно захохотал. Порточенко и Арамич заулыбались. На атасовском лице не дрогнул ни один мускул. Вартанян краснел от смущения.

— Вот с такими людьми я работаю, — продолжал Король.

Друзья Короля, видно не желая ему мешать в его сложной работе, отправились в парную.

— Так вот он, этот юноша? — указал Король на Вартаняна.

— Мальчишка, — затараторил Тревильян. — Едва стукнуло девятнадцать, от силы двадцать. Совсем ещё мальчик.

— У этого мальчика уже свои мальчики, наверное, бегают.

Лицо «мальчика» пошло пятнами.

— Ну, расскажите, дорогой, как дело было?

Вартанян стал сбивчиво и торопливо пересказывать ход событий. Иногда ему не хватало слов. И слова за него находили Порточенко и Арамич. Атасов молча курил.

— А где живёт мальчонка? — спросил Король.

— Да так, тут вот… — залепетал Вартанян.

— К Бонасеевой отправь его, — сказал Король Тревильяну.

— Как это мне в голову не пришло! — закричал Тревильян. — Шикарная трёх комнатная, муж в командировке.

Порточенко и Арамич заулыбались.

В это время доктор и артист вернулись из парилки и набросились на пиво.

— А чем мальчонка собирается заниматься?

— Инженером хочет стать! — ответил, смеясь, Тревильян.

— Серьёзно? — спросил Король.

— Да, — кивнул Вартанян.

— Ну что ж, нам нужны специалисты, — сказал Король. — Степан Анисимович! — обратился он к доктору наук. — Вот мальчик в институт хочет поступать.

— В технологический хочешь? — спросил Степан Анисимович.

— Мне бы к металлу поближе, — ответил Вартанян.

— Подготовительные курсы везде одинаковые, — сказал Степан Анисимович, — а железок и в нашем технологическом достаточно.

— Вот и договорились, — решил за Вартаняна Король. — Дело это нужное. Нечего бездельником шляться. Будешь в августе поступать, а до тех пор на курсы походишь. Ну а теперь живо в баню, и чтобы я вас больше не видел.

Друзья быстро пошли в парилку. Там Порточенко сказал Вартаняну:

— Так что ты давай раскошеливайся, у нас две доли отобрали.

— Я согласен, — ответил Вартанян.

— Нет, — сказал Атасов. — Он лишних не брал, только за машину, и мы у него брать не станем. Разделим оставшееся — и всё.

Вартанян не ожидал такого благородства. Арамич добавил:

— Но если вы хотите угостить нас дружеским ужином, мы возражать не будем. Верно, Атасов?

— Это пожалуйста, если есть желание. Мы в субботу свободны.

Глава 7

Мушкетёры у себя дома

Вартанян ждал субботы. Трое его новых друзей были ему предельно интересны и загадочны. До субботы Вартанян побывал в гостях у каждого из них.

Атасов жил на проспекте Мира, неподалёку от метро «Щербаковская». Один в двухкомнатной квартире. Полы в квартире были чисто выметены. Обстановка скромная, но старинная: бюро середины девятнадцатого века, книжный шкаф, обитый медью, два дубовых кресла с резными спинками. Вся остальная мебель могла исчезать из квартиры или возникать вновь, но эти старинные вещи оставались в ней постоянно. А шашка, висевшая на стене, была к тому же и неприкосновенна. Даже в минуты самого тяжёлого загула, когда Атасов позволял себе перебить в квартире всю посуду, он не касался эфеса, на котором были выгравированы слова «За верность и терпение».

Кроме того, была палехская шкатулка, которую Атасов никогда не открывал в присутствии друзей, а если и открывал, то стоя ко всем спиной, а если не спиной, то обязательно крышкой наружу, а не к себе, так что было видно сбоку, что там лежат