– А про форель слабого соления напомнил?

– Да, Альбина, напомнил, – с раздражением ответил певец. – Оставь меня в покое! Я репетирую!

– Сколько можно? Ты исполняешь этот романс сорок лет! Еще не нарепетировался?

Что ответит баритон, принадлежавший, как выяснилось, депутату Евгению, Округин слушать не собирался и уже двинулся было прочь, но тут депутатша громко спросила:

– А зачем здесь эта дворняжка ошивается?

– Ты о внуке, что ли?

Алексей замер у шиповника.

– О ком же еще? Дворняжка дворника. Иначе не скажешь. Хочет вещички вывезти? Или надеется, что мы ему денег отстегнем? Так сказать, выходное пособие.

– Насчет вещей – пусть забирает. Мне плевать. А деньги… Думаю, у него совести не хватит.

– Да неужели? Вот подожди, явится клянчить деду на памятник! И насчет вещей ты тоже поторопился. Инструменты все наши. И холодильник с телевизором. Мы отдали с городской квартиры. Забыл?

– Да ничего я не забыл! Не будет же он грузовик вызывать!

– Отчего же не вызвать? Плохо ты этот народ знаешь! Такие своего не упустят! И вообще, ты уверен, что он в самом деле родной внук? Документы у него проверял? Может, это бандюган с большой дороги?

– Не говори глупости, Альбина! – повысил голос Евгений. – Он в самом деле внук. Я видел его на фотографии. Как-то раз… старик показывал.

– Все равно, – не сдавалась депутатша, – поговори с Аркадием. Пусть не приваживает этого… любящего родственника. Никогда не приезжал, а как дед помер, явился – не запылился! Точно тебе говорю, ищет, чем поживиться! Поговори немедленно!

– Ладно.

– Да не ладно, а поговори!

– Хорошо, я поговорю! Отстань уже! Надоела!

Усмехнувшись, Алексей смял сигарету и пошел прочь от странного дома к избушке деда.

В самом деле, что-то он загостился. Глянет еще раз на виноградники, поклонится дому и в дорогу.

Телефон зазвонил, когда он перемещался по мосту. Пришлось ускориться, рискуя застрять между досок. Спрыгнув на землю, Округин посмотрел на дисплей.

Саня. Неужто соскучился по работе?

– Алексей Петрович, добрый день. Все в порядке?

– Отлично, Саня. Скоро возвращаюсь.

– Насчет вашего поручения уточнить ситуацию по Макару Ивановичу.

– Слушаю, – сразу напрягся Округин.

– Врач, который подписал свидетельство о смерти, говорит, что вскрытие не производилось. По просьбе членов семьи.

– Каких еще членов? Я ничего не просил, баба Маша, уверен, тоже.

– Врач ничего конкретного не сказал, но подчеркнул, что они сделали это из уважения к умершему. Мол, дело очевидное. Старый человек умер от сердечного приступа.

– Подожди. Почему врач так старался подчеркнуть, что дело очевидное?

– Говорит, признаки сердечного приступа были налицо. Случилось все ночью. Рядом никого не оказалось. Таблетки принять не успел.

На столе в доме действительно лежала коробка с сердечными препаратами, шприцы и ампулы для внутривенных инъекций.

Алексей молчал. Саня в трубке – тоже.

– Я не понял, это все?

– Нет, не все, Алексей Петрович. Мне показалось…

Когда Сане, в прошлом сотруднику федеральной службы охраны, что-то казалось, Округин начинал нервничать.

– Не тяни.

– Врач врет.

– Никакого приступа не было?

– Был. Возможно. Но смерть наступила по другой причине.

– Какой? – глупо спросил Алексей Петрович.

– Если дадите команду, я выясню.

Округин помолчал и спросил:

– Сколько тебе нужно времени?

– Два часа.

Алексей не стал уточнять, что Саня собирается делать. Но если он сказал, значит, через два часа станет ясно, от чего умер Макар Иванович.

В дом Алексей заходить не стал. Сел в кресло-качалку и стал думать. Он всегда считал, что думать умеет очень хорошо.

Итак, что он будет делать, если выяснится, что дед Макар умер не своей смертью? Конечно, начнет выяснять, кто и за что его убил. На вопрос «кто?» ответ готов. Один из членов семьи Ольховских. Других вариантов нет. Пусть даже их тут футбольная команда. Он вытрясет душу из каждого. Но вот зачем им убивать старого человека, проработавшего в их семье столько лет? Что должно случиться такого, чтобы это стало мотивом убийства?

Алексей качнулся в дедовом кресле. Да нет, какая чушь! Кто из Ольховских мог убить? Он вспомнил, как тепло все отзывались об Иваныче.

Господи, да это просто фантасмагория! Может, дед все-таки умер от алкогольного отравления? Поэтому Ольховские попросили не делать вскрытия и не указывать в свидетельстве истинную причину смерти? Врач сказал что-то про «уважение к старику». Конечно. Это вполне правдоподобно. Он сам поступил бы так же, если бы дед умер у него в доме.

Алексей поднялся из кресла и пошел к винограднику.

Все-таки почему дед Макар начал пить? Всю жизнь он относился к алкоголикам с презрением. Считал, что пьют от безделья и безверья. Сам выпивал только по праздникам и иногда – в субботу. Правда вино, которое делал внук Алексейка, пробовать любил.

Обычно он привозил деду несколько лучших образцов и устраивал дегустацию. По всем правилам. Рассказывал о том, где был выращен виноград, когда собран, какой способ отжима использовался, как проходила ферментация, в бочке из какого дуба вино выдерживалось и так далее. Дед до того проникся темой, что научился, пусть и не всегда точно, определять – сепажное вино или купажное, а еще степень его танинности, кислотности и сбалансированности. В разговор стал вставлять разные умные слова типа «миллезим», «терруар» и даже такое замысловатое, как «декантация». Вспомнив, как он наливал деду вино в большой бокал, а тот сначала рассматривал его на свет, потом немного взбалтывал, чтобы увидеть «слезы», а уж потом отпивал с таким видом, словно эликсир жизни пробовал, Алексей понял, как заскучал по старику.

Нет, не мог Макар Иванович начать пить горькую. Да еще так, чтобы умереть от алкогольного отравления. Если только… его не отравили. Кто мог это сделать? Снова возвращаемся к Ольховским? Тогда кто из них? И, главное, – за что?

Кажется, он пошел по второму кругу. Кто вообще сказал, что он умеет думать? Битый час по одному месту!

Алексей постоял над дедовыми лозами.

Кто именно из Ольховских попросил не делать вскрытия? Это выяснить легко. Обычно пишется заявление. Отказ от вскрытия. Надо просто спросить у врача. Затем узнать, кто еще из членов семьи знал об отказе. А потом начать трясти всех по очереди, пока не выяснится правда. А когда все станет понятно…