— С какой стати? Артист одевается так, как ему говорят.

— Пап, — сказал Томми. — А мне… обязательно участвовать в балете?

Отец развернулся.

— Так, слушай сюда. Последние два года я только и слышу от тебя — трапеция, трапеция, трапеция. Теперь ты начал выступать и будешь делать то, что говорят, носить то, что дают, и не спорить. Разговор окончен, сын, я занят. Брысь!

И Том послушно ушел. Слова отца — артист одевается так, как ему говорят — немного его утешили, но не смогли прогнать образ ухмыляющегося лица

Джеффа и звуки липкого шепота: будешь моей девочкой? Томми затошнило. А отец даже толком не выслушал!

Оставался один человек, у которого можно было попросить совета, — Марио.

Интересно, согласился бы он нарядиться в розовый костюм, нацепить фальшивые волосы и выступать с девчонками? Мысль была смехотворной, и в животе от нее почему-то стало еще тошнее. Однако длинный темный фургон с пламенеющими словами «Летающие Сантелли» по всей длине, где акробаты переодевались перед представлениями, пустовал. Томми даже решился на небывалую дерзость — проверить их семейный трейлер — но на стук никто не ответил. Должно быть, они уехали ужинать в город.

Развернувшись, Томми побрел обратно в темноту.

Так нечестно! Папаша Тони обещал, что в Сан-Анжело он начнет летать. А вместо этого он кривляется в балете, наряженный в розовые юбки. А все школьные знакомые видят его девчонкой и отпускают грязные шуточки!

Томми уныло шел по заднему двору, не зная толком, что ищет. Две маленькие девочки прыгали через скакалку. Клоун с разукрашенным лицом, сидя в дверях, взбивал волосы и оборачивал плоеный воротник вокруг шеи. Элен Бреди позади большого трейлера — у нее было четверо младших братьев — снимала с веревки длинный ряд белья, трико, пеленок и комбинезонов. Томми постучал в дверь трейлера Марго, и та высунула голову.

— Привет, Том, ты рано. Хочешь взять костюм?

Он моргнул от света.

— Пришел спросить, как Бетси. Поправилась уже?

— Ну, она думает, что да. Я с ней не согласна. В чем дело, Том? Тебе нехорошо? Заходи.

Томми вошел внутрь. Бетси была здесь, и Маленькая Энн тоже — сидела с обмотанной полотенцем головой и ела бутерброд.

— Тетя Марж, — сказал он дрожащим голосом. — Дети в городе… все меня знают.

Я не могу выступать в девчоночьем костюме! Просто не могу!

Маленькая Энн отложила бутерброд.

— Что за глупости! Это всего лишь городские! Какое тебе дело, что они думают?

— Тетя Марж, Бетси же говорит, что с ногой все нормально. Я… я не могу! — отчаянно воскликнул Томми. — Честно, я лучше лягу и умру, чем надевать платье, парик и выступать перед всеми, кто знает меня со школы!

— А теперь послушай, Томми Зейн… — начала Марго, но Бетси ее перебила:

— Оставь, Марго, я знаю, в чем дело. Ребята из местной школы дразнили его и пытались побить. Дети могут быть жестокими… я-то знаю! А с ногой у меня не так уж плохо…

— Ой, Бетси, ну пожалуйста! Только в этом городе…

— Бетси, ты прекрасно знаешь, что сказал доктор, — Марго гневно повернулась к Томми. — Как тебе не стыдно! Ты не имеешь права…

— Марго, он мальчик, — вступилась Бетси. — Мой таким же был в этом возрасте.

Теперь воюет с японцами в Тихом океане. Я справлюсь с ногой, Томми. Беги себе.

Бетси оперлась о металлическую дверь. Углы ее рта побелели, но Томми запретил себе обращать внимание. В конце концов, ей знать лучше. Это же ее дурацкая старая нога. Он шагнул на улицу.

— Да, — произнес низкий презрительный голос. — Беги себе, мальчишка.

Томми как в ледяную воду окунули.

— Марио?

Гимнаст стоял в полумраке возле трейлера. В городской одежде он казался незнакомцем — чужим, враждебным, мрачным. Черные кудри были уложены в новой стрижке, глаза под разлетающимися бровями горели.

— Марио, я…

— Я слышал, — оборвал Марио. — Пришел попросить Марго… да какая теперь разница. Черт, я бы тебе и сахарную вату продавать не доверил! Хочешь верь, хочешь нет, я считал, что ты готов называть себя настоящим артистом. А ты всего лишь плакса!

Томми запротестовал было, но Марио отмахнулся.

— Давай, беги… va là, va là, ragazzo… проваливай! Здесь некоторым работать надо! Брысь, выметайся, скройся с глаз!

Томми больше не пытался оправдываться. Повесив голову, он бросился вон. Хотелось уже не просто плакать, а провалиться под землю от стыда.

В трейлере было темно: отец проверял запоры на клетках, мать помогала Ма Лейти с костюмами. Там должен быть сейчас и он. Томми сглотнул, борясь со слезами. Плакса. Но слезы все равно хлынули рекой.

Слова Марио уязвили больше всего. Томми позволил Джеффу, чужаку, заставить себя устыдиться в том, кто он есть: акробат, артист, который делает, что сказано, и думает не о себе, а о деле. О каких полетах речь, если у него не хватает духа надеть парик и пару ярдов кисеи! Глупо выглядит? Да уж не глупее, чем пустое место в ряду или человек, не знающий номера!

С какой стати он решил, что все будут на него смотреть? Кто он такой? Еще одна розовая юбка. А теперь Марго больше не пустит его выступать. А Марио…

Марио наверняка на него и не посмотрит.

Томми услышал первые звуки оркестра, гудящий голос Большого Джима — не слова, просто гул из громкоговорителя. Шум, звуки, музыка, смех и детские крики… Господи, ведь он должен быть там! Он что, совсем свихнулся? Кто поедет на его платформе? Он пропустил парад всего раз — когда был маленьким и болел свинкой. Ма Лейти будет в ярости, и мама тоже… Какая муха его укусила? Ма Лейти полагается на него! А когда узнает отец… В последний раз