– Средний ход! – сказал капитан в рупор.

Впереди, резко отделяясь от желтой воды лимана, лежалачерно-синяя полоса мохнатого моря.

– Малый ход!

Оттуда било свежим ветром.

– Самый малый!

Машина почти перестала дышать. Лопасти еле-еле шлепали поводе. Плоский берег тянулся так близко, что казалось, до него ничего не стоитдойти вброд.

Маленький, ослепительно белый маячок кордона; высокая егомачта, нарядно одетая гирляндами разноцветных морских флагов, отнесенныхкрепким бризом в одну сторону; канонерка, низко сидящая в камышах; фигуркисолдат пограничной стражи, стирающих белье в мелкой хрустальной воде, – всеэто, подробно освещенное солнцем, почти бесшумно двигалось мимо парохода,отчетливое и прозрачное, как переводная картинка.

Близкое присутствие моря возвратило миру свежесть и чистоту,как будто бы сразу сдуло с парохода и пассажиров всю пыль.

Даже ящики и корзины, бывшие до сих пор отвратительноскучным товаром, мало-помалу превращались в груз и по мере приближения к морюстали, как это и подобало грузу, слегка поскрипывать.

– Средний ход!

Кордон был уже за кормой, поворачивался, уходил вдаль.Чистая темно-зеленая глубокая вода окружала пароход. Едва он вошел в нее, какего сразу подхватила качка, обдало водяной пылью крепкого ветра.

– Полный ход!

Мрачные клубы сажи обильно повалили из сипящих труб. Косаятень легла на кормовой тент.

Как видно, не так-то легко было старушке машине бороться ссильной волной открытого моря. Она задышала тяжелей.

Мерно заскрипела дряблая обшивка. Якорь под бушпритомкланялся волне.

Ветер уже успел сорвать чью-то соломенную шляпу, и онауплывала за кормой, качаясь на широкой полосе пены.

Четыре слепых еврея в синих очках гуськом поднимались потрапу, придерживая котелки.

Усевшись на скамейке верхней палубы, они порывисто ударили всмычки.

Раздирающие фальшивые звуки марша «На сопках Маньчжурии»тотчас смешались с тяжелыми вздохами старой машины.

С развевающимися фалдами фрака пробежал вверх по тому жетрапу один из двух пароходных официантов в сравнительно белых нитяныхперчатках. С ловкостью фокусника он размахивал крошечным подносиком с дымящейсябутылкой «лимонада-газес».

Так началось море.

Петя уже успел облазить весь пароход. Он выяснил, чтоподходящих детей нет и завести приятное знакомство почти не с кем.

Сначала, правда, была некоторая надежда на тех двух девочек,перед которыми Петя так неудачно показал свои морские познания.

Но эта надежда не оправдалась.

Прежде всею девочки ехали в первом классе и сразу же далипонять, заговорив с гувернанткой по-французски, что мальчик – из второго класса– не их поля ягода.

Затем одну из них сейчас же, как вышли в море, укачало, иона – Петя видел это в незапертую дверь – лежала на бархатном диване внедоступно роскошной каюте первого класса и сосала лимон, что было глубокопротивно.

И, наконец, оставшаяся на палубе девочка, несмотря на своюнесомненную красоту и элегантность (на ней было короткое пальтишко с золотымипуговицами с якорями и матросская шапочка с красным французским помпоном),оказалась неслыханной капризой и плаксой. Она бесконечно препиралась со своимпапой, высоким, крайне флегматичным господином в бакенбардах и крылатке. Он былкак две капли воды похож на лорда Гленарвана из книги «Дети капитана Гранта».

Между отцом и дочерью все время происходил следующий диалог:

– Папа, мне хочется пить.

– Хочется, перехочется, перетерпится, – флегматично отвечал«лорд Гленарван», не отрываясь от морского бинокля.

Девочка капризно топала ногой и в повышенном тоне повторяла:

– Мне хочется пить!

– Хочется, перехочется, перетерпится, – еще болееневозмутимо говорил отец.

Девочка с упрямой яростью твердила:

– Папа, мне хочется пить! Папа, мне хочется пить! Папа, мнехочется пить!

Слюни кипели на ее злых губах. Она нудно тянула голосом,способным у кого угодно вымотать душу:

– Па-а-апа-аа, мне-е-е хочетца-а-а пи-и-ить.

На что «лорд Гленарван» еще равнодушнее говорил, не торопясьи не повышая голоса:

– Хочется, перехочется, перетерпится.

Это был страшный поединок двух упрямцев, начавшийся еще чутьли не в Аккермане.

Разумеется, ни о каком знакомстве нечего было и думать.

Тогда Петя нашел очень интересное занятие: он стал ходить попятам за одним пассажиром. Куда пассажир – туда и Петя.

Это было очень интересно, тем более что пассажир уже давнообратил на себя внимание мальчика некоторой странностью своего поведения.

Может быть, другие пассажиры ничего не заметили. Но Петебросилась в глаза одна вещь, сильно поразившая его.

Дело в том, что пассажир ехал без билета. А между темстарший помощник отлично это знал. Однако он почему-то не только ничего неговорил странному пассажиру, но даже как бы молчаливо разрешал ему ходить кудаугодно, даже в каюту первого класса.

Петя ясно видел, что произошло, когда старший помощникподошел к странному пассажиру со своей проволочной кассой.

– Ваш билет, – сказал старший помощник.

Пассажир что-то шепнул ему на ухо. Старший помощник кивнулголовой и сказал:

– Пожалуйста.

После этого никто уже больше не тревожил странногопассажира. А он стал прогуливаться по всему пароходу, заглядывая всюду: вкаюты, в машинное отделение, в буфет, в уборную, в трюм.

Кто же он был?

Помещик? Нет. Помещики так не одевались и не так себя вели.

У бессарабского помещика обязательно был парусиновый пылевики белый дорожный картуз с козырьком, захватанным пальцами. Затем кукурузныестепные усы и небольшая плетеная корзиночка с висячим замком. В ней обязательнонаходились ящичек копченой скумбрии, помидоры, брынза и две-три кварты белогомолодого вина в зеленом штофике.