А Павлик продолжал суетиться у окна, стараясь увидетьптичку.

– Где же птичка? – хныкал он, кривя ротик. – Покажитептичку. Пе-етька, где пти-и-ичка?

– Не ной! – наставительно сказал Петя. – Нет птички.Улетела. Пристал!

Павлик тяжело вздохнул и, поняв, что его грубо обманули,принялся с изумлением заглядывать под скамейку. Там никого не было.

– Папа, – наконец произнес он дрожащим голосом, – а где жедядя? Куда он девался?

– Не болтай! – строго заметил отец.

И Павлик горестно замолчал, ломая голову над таинственнымисчезновением птички и не менее таинственным исчезновением дяди.

Колеса застучали по мостовой.

Дилижанс въехал в тенистую улицу, обсаженную акациями.

Замелькали серые кривые стволы телефонных столбов, красныечерепичные и голубые железные крыши; вдалеке на минутку показалась скучная водалимана.

В тени прошел мороженщик в малиновой рубахе со своейкадочкой на макушке.

Судя по солнцу, времени было уже больше часа. А пароход«Тургенев» отходил в два.

Отец велел, не останавливаясь в гостинице, ехать прямо напристань, откуда как раз только что вытек очень длинный и толстый пароходныйгудок.

Не следует забывать, что описываемые в этой книге событияпроисходили лет тридцать с лишним назад. А пароход «Тургенев» считался даже ипо тому времени судном, порядочно устаревшим.

Довольно длинный, но узкий, с двумя колесами, красныелопасти которых виднелись в прорезях круглого кожуха, с двумя трубами, онскорее напоминал большой катер, чем маленький пароход.

Но Пете он всегда казался чудом кораблестроения, а поездкана нем из Одессы в Аккерман представлялась по меньшей мере путешествием черезАтлантический океан.

Билет второго класса стоил дороговато: один рубль десятькопеек. Покупалось два билета. Павлик ехал бесплатно.

Но все же ехать на пароходе было гораздо дешевле, а главное,гораздо приятнее, чем тащиться тридцать верст в удушливой ныли на такназываемом «овидиопольце». Овидиопольцем назывался дребезжащий еврейский экипажс кучером в рваном местечковом лапсердаке, лихо подпоясанном красным ямщицкимкушаком. Взявши пять рублей и попробовав их на зуб, рыжий унылый возница свечно больными розовыми глазами выматывал душу из пассажиров, через каждые двеверсты задавая овса своим полумертвым от старости клячам.

Едва заняли места и расположили вещи в общей каюте второгокласса, как Павлик, разморенный духотой и дорогой, стал клевать носом. Егосейчас же пришлось уложить спать на черную клеенчатую койку, накаленнуюсолнцем, бившим в четырехугольные окна.

Хотя эти окна и были окованы жарко начищенной медью,все-таки они сильно портили впечатление.

Как известно, на пароходе обязательно должны быть круглыеиллюминаторы, которые в случае шторма надо «задраивать».

В этом отношении куда лучше обстояло дело в носовой каютетретьего класса, где имелись настоящие иллюминаторы, хотя и не было мягкихдиванов, а только простые деревянные лавки, как на конке.

Однако в третьем классе ездить считалось «неприлично» втакой же мере, как в первом классе «кусалось».

По своему общественному положению семья одесского учителяБачей как раз принадлежала к средней категории пассажиров, именно второгокласса. Это было настолько же приятно и удобно в одном случае, настольконеудобно и унизительно – в другом. Все зависело от того, в каком классе едутзнакомые.

Поэтому господин Бачей всячески избегал уезжать с дачи вкомпании с богатыми соседями, чтобы не испытывать лишнего унижения.

Был как раз горячий сезон помидоров и винограда. Погрузкашла утомительно долго.

Петя несколько раз выходил на палубу, чтобы узнать, скоро линаконец отчалят. Но каждый раз казалось, что дело не двигается. Грузчики шлибесконечной вереницей по трапу, один за другим, с ящиками и корзинками наплечах, а груза на пристани все не убывало.

Мальчик подходил к помощнику капитана, наблюдавшему запогрузкой, терся возле него, становился рядом, заглядывал сверху в трюм, кудаосторожно опускали на цепях бочки с вином – сразу по три, по четыре штуки,связанные вместе.

Иногда он как бы нечаянно даже задевал помощника капитаналоктем. Специально, чтобы обратить на себя внимание.

– Мальчик, не путайся под ногами, – с равнодушной досадойговорил помощник капитана.

Но Петя на него не обижался. Пете важно было лишь как-нибудьзавязать разговор.

– Послушайте, скажите, пожалуйста: скоро ли мы поедем?

– Скоро.

– А когда скоро?

– Как погрузим, так и поедем.

– А когда погрузим?

– Тогда, когда поедем.

Петя притворно хохотал, желая подольститься к помощнику:

– Нет, скажите серьезно: когда?

– Мальчик, уйди из-под ног!

Петя отходил с оживленно-независимым видом, как будто междуними не произошло никаких неприятностей, а просто так – поговорили и разошлись.

Он снова принимался, положив подбородок на перила,рассматривать смертельно надоевшую пристань.

Кроме «Тургенева», здесь грузилось еще множество барж.

Вся пристань была сплошь заставлена подводами с пшеницей. Ссухим, шелковым шелестом текло зерно по деревянным желобам в квадратные люкитрюмов.

Белое, яростное солнце с беспощадной скукой царило над этойпыльной площадью, лишенной малейших признаков поэзии и красоты.

Все, все казалось здесь утомительно безобразным.

Чудесные помидоры, так горячо и лакомо блестевшие в тенивялых листьев на огородах, здесь были упакованы в тысячи однообразныхрешетчатых ящиков.

Нежнейшие сорта винограда, каждая кисть которого казалась навинограднике произведением искусства, были жадно втиснуты в грубые ивовыекорзинки и поспешно обшиты дерюгой с ярлыками, заляпанными клейстером.

С таким трудом выращенная и обработанная пшеница – крупная,янтарная, проникнутая всеми запахами горячего поля, – лежала на грязномбрезенте, и по ней ходили в сапогах.