— Стой. Я должен проверить тебя приборами. — надо же, какой у Рольфа, оказывается, резкий и хриплый голос. Буквально режет слух, словно вибронож — тело.

Марвин остановился. Терпеливо стоял под излучателями-сканнерами, даже медленно сделал, когда Рольф приказал, оборот вокруг своей оси.

— Подходи. Медленно.

Обыск Рольф предпочитает делать по старинке. Руками.

Но Марвин ничего с собой не взял. Знал, что всё равно обнаружат. Да и не нужно ему ничего.

Его основное оружие — он сам.

Но теперь и это — под большим вопросом. Потому что…

Потому что Миерна, его дочь, ненавидит его. И может заблокировать, нейтрализовать, или даже просто — убить, в любую секунду. Даже на таком расстоянии. И если она до сих пор этого не сделала — значит, у неё есть причины. Веские.

Допрос?..

Да, ей будет нетрудно взломать его блоки, и залезть в самые глубины подсознания, если его приведут туда, в Штаб, и разместят хотя бы в сотне шагов от дочери.

Он-то знает.

Сильней его дочери сейчас никого нет.

А дочь…

Зла на него. Если это сказать очень мягко.

Из-за Роны.

Дильфуза.

— Нет, не трогайте её.

— Марвин! Ты — что? Она же не годится для тебя? Смотри, какая старая и тощая! Уж такая-то наверняка прошла менопаузу!

Вежливым мягким движением Марвин отстранил Дильфузу в сторону. Протянул ладони к ауре женщины, про которую столь презрительно высказалась начальница развед-отряда. Поводил руками в стороны и вверх-вниз.

— Нет, она ещё в состоянии. И я чувствую: именно в ней что-то есть. Какие-то особые способности. Может, до экстрасенса она и не дотягивает, но…

Оставьте её мне. Остальных можете… — он не договорил, но они все и так отлично знали, какая судьба постигнет тех "бесперспективных" женщин, которых он "отбракует". И детей.

— Ладно, как знаешь! — Дильфуза пожала плечами, и махнула своим. Взвод увёл крохотную группку истощённых пленниц и детей дальше в развалины.

Марвин остался лицом к лицу с женщиной.

Та упорно смотрела в землю у своих ступней. Босых, сине-серых и неправдоподобно узких — и дело явно было не в том, что она недоедала в последнее время. Марвину словно сдавило сердце невидимой волосатой рукой.

Женщина даже не кусала губы, как обычно делали "избранные", понимая, что их ждёт что-то похуже простого укуса — Марвин за это их и выбирал. За ограниченную способность проникать — сознанием или инстинктом! — в чужие мозги и тела.

Но эта всё так же не шевелилась, хотя не могла не понимать, что здесь и сейчас решается её судьба. Что Марвин — явно какой-то местный начальник, как раз и имеющий право раздавать указания: кому — жить…

А кого — отправить на превращение в мертвяков. Или — в пищу.

— Не бойся. Раз я тебя выбрал, участь остальных тебе не грозит. Пока…

Если он надеялся, что она спросит, "пока — что?..", то сильно ошибся. Поэтому закончил сам:

— Пока ты не будешь признана бесперспективной, и я не установлю точно, что ты не в состоянии забеременеть. От меня.

Она и сейчас ничего не сказала. Но подняла глаза — О! Сколько там было кипящей ненависти и отчаяния! — и плюнула в него.

Марвин просто утёр плевок с лица. Ему, конечно, было неприятно — женщина чем-то понравилась ему, и он не хотел, чтоб с ней было, как со многими из остальных. Поэтому хмыкнул:

— Ну, как знаешь. Но лучше будет, если ты согласишься всё сделать добровольно. Сама. Потому что в противном случае мне придётся приказывать слугам привязывать тебя. Или просто — усыплять. Затем мне придётся тебя насиловать. И — снова насиловать. До тех пор, пока мы не получим нужного нам результата.

А нужно нам, как я уже сказал, чтоб ты забеременела. От меня.

Как видишь, я откровенен. Мы всё равно добьёмся от тебя того, чего хотим. А вот если б ты согласилась добровольно — тебя кормили бы лучше, чем обычную пленницу. И не причиняли бы боли. И, возможно, после рождения ребёнка — ну, если б его характеристики получились удовлетворительными! — оставили бы в живых. Для продолжения получения нужного нам потомства.

Женщина ничего не сказала. И не плюнула, как он было подумал. Но посмотрела…

Как раньше писали о таком взгляде романтики — "словно насквозь прожгла!"

Однако Марвин за годы "работы" свыкся со своей ролью. И почти не сердился на то, что считал банальной глупостью:

— Я предлагаю тебе жизнь. В твоей воле — выбрать это, — он жестом указал на её бёдра, — или — он кивнул теперь за спину, где уже не слышно было шлёпанья босых ступнёй, — то. Подумай над этим, пока будешь сидеть в карантине. И помни. Сейчас у тебя есть шанс передать свою кровь, свои гены — дальше. Родить ребёнка.

Многие за такую, даже крошечную, возможность, отдали бы руку.

Или — жизнь.

В карантине пленнице пришлось провести трое суток: именно столько Марвин посчитал нужным, чтоб с гарантией избавиться от разной заразы. "Свежие" — ещё крепкие и сообразительные — равнодушные мертвяки-охранники педантично-методично обрабатывали щётками, мылом, дезинсектантами и прочими средствами гигиены её тело.

Всё это время Марвин продолжал делить постель с Дильфузой, открыто фыркавшей ему в лицо, что он — похотливый и безмозглый кобель, только зря расточающий своё драгоценное семя на "разных бесперспективных старух".

На третью ночь Марвин вынужден был согласиться, что питает-таки определённые эмоции в отношении новой кандидатки:

— Подумай сама. Если я не буду чувствовать эмпатии, контакта с ней, с её внутренним миром, я не смогу и как положено, то есть — качественно, оплодотворить её!

— Брехун ты, Марвин. — Дильфуза, ещё слегка запыхавшаяся после увеселений, откинулась на подушку, — Про этот "контакт" ты Конклаву, да и мне все уши прожужжал. Но пока из твоих детей только двое получились более-менее… Как ты выражаешься — "с приемлемыми боевыми характеристиками". Я иногда думаю, что ты этот план предложил нарочно. Чтоб потешить своё хреново либидо: ты — …барь-террорист. Садист. И явно получаешь удовольствие, насилуя несчастных жертв-кандидаток.

— Бред! — как Марвин не старался, раздражение прорвалось в голос. А возникало это раздражение от того, что Дильфуза тоже — словно видела его скрытые комплексы, и угадывала подспудные мотивы, которые двигали им довольно часто, и о которых он и сам не всё знал, и, разумеется, предпочитал помалкивать, — Моё "хреново либидо" я отлично тешу и с тобой. А до этого мне неплохо было