супруга. Не самый честный человек, как, впрочем, и его жена. Она не строит иллюзий по поводу того, за кого вышла замуж. Она его уже не любит, если вообще когда-то любила, зато ценит его деньги и образ жизни, который он ей обеспечивает.

– Они вам знакомы? – спросил Джереми.

– Первый раз вижу.

– Откуда тогда вы можете все это знать?

– Знаю, и все тут. Если ты сомневаешься, сам спроси у него, чем он занимается.

Джереми весело на нее взглянул. Адель бросила ему вызов, и он не хотел, чтобы она подумала, что он трус. Он встал из-за стола и направился к паре. Адель ждала, не оборачиваясь, пока Джереми не вернулся за их столик.

– Это просто невероятно, вы их точно знаете!

– Говорю же тебе: не знаю. Кстати, а что ты им сказал?

– Что я собрался сюда переехать, и, узнав, что он мэр, я захотел представиться, просто из вежливости.

– Изобретательно.

– И все-таки, как вы догадались?

– Что он мэр или что он подворовывает из городской казны?

– И то и другое.

– За твоей спиной есть зеркало. И в нем я видела, как подобострастно вел себя с ним хозяин гостиницы. К тому же смотри, какой здоровенный перстень он надел, чтобы показать всем, что он – важная шишка. В этом захолустье такой может быть только один.

– А как вы догадались о том, что он ворует?

– Его костюм, наряд его жены, ее украшения – все это не по карману обычному мэру.

– А может, богата его жена?

– Если бы это было так, он бы меньше важничал и вел бы себя с ней с бо́льшим уважением; а он принялся за свое блюдо, не дожидаясь, пока принесут ее заказ, ни разу не позаботился подлить жене вина, она делала это сама, причем трижды. Заливает вином обиду на мужа: ведь она для него просто аксессуар, показатель его статуса. Она красива, но посмотри на ее глаза: они погасли, а ее муж ничего не замечает. Одним словом, неотесанный мужлан.

– И вы обо всем этом узнали, просто немного понаблюдав за ними?

– Я тебя умоляю, не изображай удивление – ты с этим справляешься не хуже меня. Ты думаешь, я не заметила, как ты читал наших соседей по столику тогда, на корабле?

– А обо мне вы что-нибудь узнали?

– По правде говоря, совсем немного, со мной обычно так не бывает. Будь добр, расскажи мне о себе сам.

– Я не привык о себе рассказывать, да и нет у меня каких-то особенных историй, – ответил Джереми.

– По-моему, это отлично, меньше всего мне бы сейчас хотелось слушать заготовленные банальные истории. Расскажи о чем-то, что тебя отличает от других, о чем-то, что делает тебя тобой.

– Первый раз мне задают подобный вопрос.

– Люди часто уезжают в далекие путешествия в надежде исправить свои ошибки, а заодно чтобы простить ошибки другим, – это не твой случай? Хорошо, я помогу тебе, для начала расскажи мне, как ты стал музыкантом.

– Когда я был маленьким, родители без конца ссорились, мне порой тоже доставалось, так что я очень рано научился держать свое мнение при себе. Однажды вечером, когда мне было лет шесть, я ночевал у бабушки, а она никогда не выключала телевизор, говорила, что он составляет ей компанию. И как-то я услышал концерт Рахманинова. С первых же тактов я был совершенно очарован игрой пианиста. Это было потрясающе! Я чувствовал каждую эмоцию, которую он передавал: радость, грусть, одиночество, смятение и прежде всего надежду… Мое сердце тогда было наполнено переживаниями, но я не знал слов, чтобы их выразить. Не думайте, я был счастливым ребенком, а сейчас я счастливый мужчина. Жизнь слишком коротка, чтобы пестовать свои несчастья, к тому же я не люблю страдать. Но той ночью, свернувшись калачиком в кровати, я понял, что о многом можно рассказать иначе, чем при помощи слов. Я сказал родителям, что я нашел свое призвание, что ничто не доставит мне большего удовольствия, чем стать пианистом. Я не был гениальным ребенком, но родители чувствовали себя виноватыми. Они очень хотели загладить свою вину и записали меня в музыкальную школу. Тамошние преподаватели подтвердили, что у меня есть слух и даже определенный талант. Когда отец купил мне пианино, у него в глазах стояли слезы – для него это было событием, определяющим мое будущее, я даже увидел в глазах матери немного нежности к нему. Это пианино заняло место брата или сестры, которых они не могли мне подарить. Когда родители развелись, мать поселилась у себя на ферме. У меня не хватало времени, а может, таланта, чтобы давать концерты. Мне только исполнилось восемнадцать, когда органист нашего прихода умер от сердечного приступа прямо во время пасхальной службы. Никто не смог его заменить, и мне предложили эту работу. Я хотел как можно раньше начать зарабатывать на жизнь, а зарплата в церкви превзошла все мои надежды. Вот как я стал органистом.

– И ты окончательно отказался от мысли играть на концертах?

– Нет, не отказался. Моя страсть – это джаз.

Ужин подходил к концу, Джереми хотел заплатить по счету, но официантка сказала, что запишет ужин на счет их номеров.

– Не собираемся же мы ехать всю ночь, – сказала Адель, посмотрев в окно.

Тут в ночном небе блеснула яркая молния.

– Они определенно сопровождают нас по вечерам; думаю, нас снова ждет прекрасная гроза.

– Почему вам так нравятся грозы?

– Мне нравится то чувство жизни, которое они нам дают, я люблю вдыхать аромат земли и трав, стремящихся вверх, наливающихся силой…

Тут раздались раскаты грома.

– Вот черт! – заорал Джереми.

– Я, может, и переборщила с сантиментами, но это же не повод так грубить…

Джереми рывком вскочил из-за стола и бегом пересек зал, чуть не опрокинув по пути стол мэра. Все уставились на Адель; она лучезарно улыбнулась публике и преспокойно вышла из зала.

Джереми стоял у стойки регистрации, промокший с ног до головы.

– Да какая муха тебя укусила? Надо было срочно подышать свежим воздухом?

– Надо было срочно поднять верх вашей машины, – ответил Джереми, невозмутимо стряхивая капли дождевой воды, стекающие по его плечам.

– Ой! Я совсем об этом не подумала… Что бы я без тебя делала…

– Ехали бы завтра на мокрых сиденьях, если бы вообще смогли завести мотор. Старые машины не слишком любят влагу. Одно короткое замыкание – и проблемы вам обеспечены.

Адель представила, что случилось бы, если бы утром «Джулия» не завелась. Ждать эвакуатор, потом искать в этой глуши мастера, готового взяться за ремонт ее машины, – это все заняло