какие у него зацепки были. Знаю только, что он на начальника какого-то подмосковного отдела все жаловался, что препоны ему ставил…

— На Бергера? — заинтересовался Пропажа.

— А причем здесь Бергер? — удивился Калинин.

— Может это он препоны твоему шурину ставил?

— Бергер! — рассмеялся Калинин. — Да брось! Он же туп как пробка!

— Значит знаком с ним?

— С кем?

— С Бергером.

— У нас в отделе уже всем пришлось с Блюменталем Блюменталивечем познакомиться. Особенно Андрею Георгиевичу… но чтобы Бергер в каких-то мутных делах участвовал… хм… нет, поговаривают, что конечно участвовал, но дела-то и не такие мутные были… вроде брал какие-то взятки в сговоре с пожарными надзорами… Вот Старообрядцев его и невзлюбил… а Бергер в ответ, тоже зубы начал показывать. Ты же знаешь Старообрядцева, он хоть и честный, взяточников ненавидит, но… ты же знаешь, как у него голова повернута… Если уж за кого-то ухватился, то любые интриги готов плести… Вот у них и вышла с Бергером стычка. Я подробно не знаю, в чем там суть, но достали они уже всех своей руганью... Мне если честно, тоже Бергер не нравится, лезет везде… он у нас уже в каждой бочке затычка… И там и сям, что-то все разнюхивает. А начнешь ему объяснять суть дела, так он ни гу-гу, даже самых основ оперативной работы не понимает. И как он только в начальники выбился?!

Теперь Пропажа начал сомневаться, что все дело сводилось к намеренному желанию Бергера застопорить расследование. Что же касается Старообрядцева, то он при всей своей честности (взяток он точно не брал), интриги плести умел и ведь именно он Пропажу из отдела и выпер, несмотря на заступничество начальника. «Может у них и впрямь что-то личное?» — задумался Феодор Афанасьевич, но чтобы не терять нить изначального разговора, решил поинтересоваться у Калинина по поводу несчастного случая на охоте, убившего его шурина.

— Так что там произошло, на охоте?

— Каждую зиму мой шурин ездил на кабана, — вздохнул Калинин. — Вот такой был мужик! Помню мы с ним в Подмосковье на рыбалку...

— Куда ездил-то на охоту? — поинтересовался Пропажа, видя что его собеседник, отклонился от повествования.

— На охоту, — взгрустнул Калинин. — Да в деревню одну, в Сибирской области…

— В Сибирской?

— Ну да, в Сибирской области!

— Может в Новосибирской?

— Да, точно! В Новосибирской! «Малое» — деревня называется... Поехали они, как всегда зимой, вышли в мороз, там еще метель начиналась и в сумбуре… эх… застрелили моего шурина из ружья… случайно выходит…

— И кто застрелил?

— Да кто же его знает? — досадно замахал руками Калинин. — Левша какой-то.

— С левой руки курок нажимал? — удивился Пропажа.

— По баллистике выяснили, что так.

— И что, среди группы охотников левшу не смогли отыскать?

— Если бы с одной группы! Их в тот день было несколько десятков в округе. Пара сотен охотников, а может и больше.

— Так почему всех не проверили? — негодовал Пропажа.

— Не совсем легальная охота была, — вздохнул Калинин. — За месяц до начала сезона они приехали… Нет, конечно местные всех браконьеров потрясли, но левшей среди них не нашлось…

Приехав в свой офис около четырех часов дня, Пропажа отворил дверь от каморки, в которую не пускал даже своего помощника — Проныркина. Здесь была святая святых частного детектива — небольшая криминалистическая лаборатория. Он дернул рубильник и среди тусклого света ультрафиолетовых ламп обнаружил небольшой бардак, который сам и оставил со своего прошлого визита. Среди инфракрасных детекторов и светооптических анализаторов, он наконец-то добрался до микроскопа пылившегося в углу. Натянув одноразовые перчатки, Пропажа аккуратно достал из своей сумки металлический шар, брошенный в его окно, прошлой ночью. Он стал разглядывать орудие преступления в микроскоп, надеясь обнаружить отпечатки пальцев. Но вместо этого рассмотрел небольшие трещинки на металле, а в них остатки чешуек, будто бы с лягушачьих лапок или может быть с хвоста ящерицы, только расцветка у них была яркая и серебристая. «Что за чертовщина?!» — подумал про себя Пропажа и волнительно выбежал из каморки. В коридоре он столкнулся с недоумевающим Проныркиным, который хотел отчитаться по, только что, закрытым делам. Но найденные собаки и разоблаченные жены, Пропажу сейчас не интересовали. Он подошел к умывальнику и опустил голову под сильную струю холодной воды. Затем несколько раз выплеснул на лоб набранные ладони и начал усиленно протирать глаза. «Для белой горячки еще рановато… Хотя мало ли, что бывает?» — нервно подумал Пропажа, но тут же отбросил от себя эти мысли и быстрым шагом вернулся в лабораторию, заперев изнутри на ключ. Проныркин удивился странному поведению детектива, но увидев шанс на свободный вечер, решил по-быстрее слинять с работы, пока Пропажа еще чем-нибудь его не загрузил.

Феодор Афанасьевич сидел в своей каморке в недоумение, даже скорее приближался к состоянию, почти мистического ужаса. Он несколько раз приближал и отдалял микроскоп от металлического шара, но раз за разом видел одну и ту же картину. Он несколько раз сверялся с фотографиями, которые передал ему вместе с документами Старообрядцев. Чешуйки на металлическом шаре в точности повторяли чешую проклятой змеи...

— Necro Argiris, — произнес частный Детектив шепотом, а затем еще снизив тон, повторил: — Necro Argiris.

На площадке между вторым и третьем этажом, все еще не знавшей капитального ремонта, хрущевки, стоял грузный седой мужчина в зеленой робе с подтяжками. Он прислонился к большой и плоской картонной коробке. «Что там, телевизор?» — обсуждали спускавшиеся с четвертого этажа школьники. «Неа, для телевизора слишком большое!» Седой и грузный мужчина стоял уже больше часа. Он периодически закуривал, но только дым доходил вверх до квартир, как одна из дверей на третьем этаже открывалась и оттуда высовывалась голова седой старухи. «Не смей здесь курить! Сейчас участкового вызову!» — грозилась она. Мужчина в зеленой робе тут же тушил сигарету о разрисованную стену.

Иногда снизу слышались шаги. В такие мгновения на широком лице мужчины, зарождалась надежда. Но, как только он понимал, что ключ вставляли в замок, то на первом, то на втором этаже, он тут же тяжело вздыхал и порывался уйти прочь. Но его раз за разом что-то сдерживало и он оставался на тесной площадке в компании своей картонной коробки. Когда наконец подоспел, тот кто надо, вся надежда давно уж сменилась на злость.

— Федя!