И тут лопнул трос!

* * *

…Неизвестно, куда бы забежал Салапапон без троса, если бы парашют не зацепился за очередь на прогулочный корабль «Пётр Чайковский»…

Короче, загорелая тётенька во всём оказалась права. Салапапон действительно испытал незабываемые ощущения, и все его увидели.

Но главное не это! Главное то, что Салапапон спас жизнь Мздыре, который должен был лететь вторым…

Так что теперь друзья плещутся возле бережка и без риска для жизни испытывают незабываемые ощущения.

А когда над пляжем разносится бодрый призыв посетить аквапарк, где любителей сумасшедших удовольствий ждёт бешеная горка «Жёлтый унитаз», Салапапон и Мздыря сразу ныряют.

Чтоб лишний раз уши не затыкать!

Однажды Салапапон пришёл к Мздыре и выманил его во двор. И хотя Мздыря спал, но пошёл, потому что лицо у Салапапона было загадочным, как у египетского сфинкса, а уши оттопыривались вопросительными знаками.

– Ты чего? – спросил Мздыря, когда они уселись на край песочницы.

– Я краб! – сказал Салапапон, и его уши из вопросительных знаков превратились в восклицательные.

Мздыря недоверчиво хмыкнул, потому что Салапапон был похож на краба, как кирпич на селёдку. В смысле, ничего похожего! Разве что майка торчала из трусов и носки сползли гармошкой. Но причём здесь крабы?

– Потому что мне приснился сон! – объяснил Салапапон.

– Какой ещё сон? – не понял Мздыря.

– Что я краб, и мой папа краб, и мой мама краб, и мой дядя краб, и мой тётя краб, и все вокруг маленькие крабы, кроме милиции, – неправильно склоняя слова, печально проговорил Салапапон. – Эх…

– А милиция, почему не краб? – удивился Мздыря.

– Почему милиция не краб? – переспросил Салапапон и, воровато оглянувшись, прошептал: – Милиция тоже краб, только большой.

– Че! Пу! Ха! – ударяя каждую букву, проговорил Мздыря. – Мало ли чего ночью приснится, особенно когда есть хочется или наоборот? Лучше выкинь из головы своих крабов и давай башню строить, пока строители песок не растащили.

– Как это выкинь? – ехидно прошамкал Салапапон противным старушечьим голосом. – Куда это выкинь, если крабы к беде снятся? К бо-о-о-льшой бе-е-е-де!

Не успел Мздыря снова удивиться, как из-за спины Салапапона вынырнула незаметно подкравшаяся старушка. Возле уха старушка держала ладошку для подслушивания.

– Теперь жди! – злорадно прокряхтела она и выхватила из кошёлки пачку листовок, с которыми обычно пристают к прохожим всякие проходимцы и обещают конец света.

Мздыря хотел было схватить Салапапона и убежать, но старушка ловко перегородила дорогу и начала быстро перечислять крабовые беды:

– Света не будет, здоровья не будет, денег не будет, погоды не будет, кина не будет…

– А что будет? – перебил старушку Мздыря, потому что Салапапон так расстроился, что уже никого перебить не мог.

– А то! – оживилась старушка. – Бензин сольют! Мыло смылят! Сметану разбавят! Кур прокурят!..

Тут старушка закашлялась и выкрикнула что-то совсем несусветное:

– Запретят кормить котят!

А потом сунула Салапапону листовку за шиворот и протрубила на весь двор:

– Воду – заводам! Брезент – Президенту! Почки – почте! Ушки на макушке!

– Бежим! – закричал Салапапон, и они побежали.

* * *

И чем дольше они бежали, тем больше успокаивались. Ведь как старушка не старалась, а крабы не подтвердились, в смысле, Салапапон и Мздыря ни одной беды до обеда не встретили, а после обеда и подавно! Потому что слово «отобедать» как раз и означает – отогнать беды!

К тому же солнце светило, куры неслись, мыло мылилось, здоровье позволяло! А когда им подмигнул встречный милиционер, чего ни один краб не умеет, Салапапон и Мздыря поняли, что сегодня свет не кончится, а до завтра ещё далеко. Поэтому они сразу перестали бежать и начали есть ледяные конфеты, которые в народе называются леденцами.

…Кстати, Салапапону вчера приснилось, что он одуванчик. Но Салапапон даже просыпаться не стал.

Он просто вытряхнул пух из головы и перевернулся на другой бок.

Однажды Салапапон всё утро доставал из пылесоса засосанную пуговицу, поэтому пришёл к Мздыре только в полдень.

Честно сказать, лучше бы он вообще не приходил, потому что полдень для Мздыри самое неудобное время. Даже неудобнее квадратного мяча или прищепок из пластилина. А как полдню быть удобным, если Мздыря уже давно проснулся, а до вечера, когда опять заснуть можно, ещё давней – просто ждать не переждать.

К тому же в окно солнце лупит и пыль на шкафу проявляет. И муха жужжит. На секунду к потолку прилипнет, лапки потрёт и снова жужжит. Уже все уши прожужжала! Нет, чтобы спеть! Или сплясать! Или носки заштопать! Или яичницу поджарить. Так нет, жужжит и жужжит – громче велосипеда с моторчиком!

Короче, не любил Мздыря полдень. Но обычно он через него кое-как переваливал. А сегодня застрял, будто на заборе – одна нога уже там, а другая ещё тут. Страшно неудобная поза – раскоряка называется. А когда ты раскоряченный, то тебе не до гостей. Только разве от Салапапона спрячешься. Он же в звонок будет тарабанить, как заяц в барабан, пока его не впустишь.

* * *

– Ты чего такой кислый? – спросил впущенный Салапапон, чтобы начать разговор.

– Ничего! – буркнул Мздыря, чтобы разговор не начинать.

Не хотелось Мздыре разговаривать. И даже смотреть на Салапапона не хотелось, особенно на его весёлую улыбочку. И даже мороженого не хотелось, особенно сливочного пломбира и особенно в шоколаде с орехами. И вообще ему жизнь надоела, хоть в проруби вешайся.

А всё потому, что ровно в полдень зашёл к Мздыре самый страшный из чертей, которого называют полуденный бес. А самый страшный потому, что нагоняет уныние. А страшнее уныния ничего не бывает. Ведь уныние, как паук: обмотает липкой паутиной и кровь сосёт. Даже икотка лучше, потому что она трусливая, и если её испугать внезапным криком «Гав!», икотка убегает.

Вот Мздыря и приуныл. И как его Салапапон не растормашивал, а никак растормошить не мог. Хотя и муху на балкон выгнал, и спел, и сплясал, и носки заштопал, и яичницу поджарил, только Мздырю ничего не растормошило. Сидит Мздыря и тупо в угол смотрит. А полуденный бес в углу паутину плетёт и лапки потирает.

Хоть скорую помощь вызывай! А толку, если скорая помощь спасает только от аппендицита?

А тут ещё из-за Мздыриной унылости Салапапону взгрустнулось. Это на него полуденный бес первую паутинку накинул.

* * *

Так бы и скисли друзья от уныния до полной простокваши, если бы не сосед сверху, который рано утром уехал, а воду не перекрыл. И ровно в полдень соседская вода стала с потолка капать. А когда на башку капает, нормально не поунываешь.