– Ну, по крайней мере, мычать она умеет.

– Прошу прощения?

– Нет-нет, ничего.

Мы смотрели друг на друга, кажется, целую вечность.

– Было приятно поработать вместе.

– Мне тоже. Очень.

Она улыбнулась.

– У тебя найдется ручка и листок бумаги?

– Э-э… нет, а зачем?

– Просто хотела дать тебе мой номер телефона.

И тут Пиппа сделала поистине потрясающую вещь: лизнув указательный палец, она написала свой телефонный номер прямо на грязном капоте «Ринго».

– Остается надеяться, что ночью не будет дождя.

С этими словами она чмокнула меня в щеку и направилась обратно в театр. Клянусь всевышним, я готов был жениться на ней прямо там, не сходя с места. Заканчивая погрузку, я пристраивал последнюю сумку, когда Пиппа легонько постучала меня по спине еще раз. Очевидно, нашла-таки листок бумаги, а может, вернулась за чем-то большим, чем простой поцелуй в щеку. Я повернулся – и, точь-в-точь как в моем сне, Пиппа на глазах превратилась в Мими.

– Ждал кого-то другого?

Мерзкая гримаса исказила ее рот.

Выражение лица Мими можно было запросто использовать в качестве наглядного пособия для студентов драматических отделений. Здесь было все: боль, мука, страдание, проникновенность и едва ощутимый налет растерянности. Волосы спутались, глаза ввалились и почернели, косметика размазалась.

– Хорошо выглядишь, – сказал я.

– Почему-ты-игнорируешь-меня-Саймон? – прошипела она сквозь стиснутые зубы. Ей явно было нелегко скрывать свои чувства ко мне, и я решил прибегнуть к «старому доброму заклинанию Питерса».

– Мими, ты красивая и талантливая женщина, и я никогда не забуду тот вечер, что мы провели вместе…

– ХВАТИТ ПОЛОСКАТЬ МНЕ МОЗГИ! – Ее визг буквально исходил ядом. – Ты даже не представляешь, что происходит, так ведь, Саймон? Понятия не имеешь, да? Знаешь, сколько раз я все это уже слышала? Вы, мужики, все одинаковые; всем вам нужно только одно: посмотреть, как это будет – провести безумную ночь с Мими Лоусон.

– Да нет же, все совсем не так Я был ужасно пьян…

– С той самой Мими Лоусон, маленькой девочкой-соседкой, которая так и не выросла с тех пор. – Гнев ее постепенно стихал, уступая место всхлипам. – Всю жизнь мною просто пользовались, чтобы затем отшвырнуть как ненужную вещь. За все это время лишь два человека сказали, что любят меня, и один из них только что меня предал.

Да, знаю, я был пьян, но в упор не помню, чтоб говорил, что люблю ее.

– А кто же второй?

– Мой папа.

Глаза Мими наполнились слезами.

О боже, подумал я, только бы она не начала петь.

– Я все еще маленькая папина дочурка.

Так и есть. Сейчас точно запоет.

И вот, стоя прямо посреди улицы, Мими исполнила все шесть куплетов «Папиной дочурки». Когда она закончила, воцарилось неловкое молчание – должно быть, на целую минуту, если не больше.

Затем мы обнялись, обменялись телефонами и пообещали не пропадать.

ЛОНДОН

Слава богу, все позади. Больше никаких пантомим. Ни за что и никогда в жизни. Я снова в Лондоне – с его сверкающими огнями, толкотней, суетой, шиком, блеском, знаменитостями, шампанским, канапе, папарацци, вечеринками, тусовками, премьерами, волнением (что снова не пригласят), беспокойством, нервозностью, одиночеством, отчаянием, неуверенностью, опасностями, безработицей. Мне будет страшно не хватать нашей пантомимы. Надеюсь, они не забудут позвать меня на следующий год.

8:30

Вот черт! Ночью прошел дождь, а я забыл переписать телефон Пиппы с капота машины.

Я дома всего сутки, а постпантомимная хандра успела полностью мной завладеть. Когда работаешь в пантомиме, то находишься в кругу одних и тех же людей по десять часов в день, шесть дней в неделю, на протяжении целых восьми недель, и неважно, любишь ты их или ненавидишь, вы все равно становитесь одной большой семьей. Когда же спектакли заканчиваются и все разъезжаются по домам, это как шок для нервной системы: тебе становится ужасно грустно, и ты ничего не можешь с этим поделать.

Мне уже приходилось бывать в таких ситуациях. Фокус в том, чтобы всегда иметь мотивирующий стимул.

Скучно.

Скучно.

Ужасно скучно.

С ума не сошел лишь благодаря мысли, что Макс, мой агент, вот-вот позвонит и скажет, что теленачальники решили возобновить шоу «Саймон говорит». У меня очень хорошие предчувствия на этот счет. Словно вопрос уже решен.

Скучно.

Скучно. Скучно. Скучно.

Получил всего две валентинки. Первая оказалась от местного агентства недвижимости:

Уважаемый Домовладелец!

Мы любим Вас и с удовольствием продадим за Вас Вашу квартиру.

Вы же знаете, как это приятно!

А потому отбросьте всякие сомнения и позвоните нам.

Мы предложим Вам самую выгодную цену.

С Днем святого Валентина!

«Мертон&Мертон»,

агентство по продаже недвижимости XXX.

(В нашей картотеке целый список людей, ждущих очереди на приобретение квартиры вроде Вашей. Так что если надумаете продавать в ближайшем будущем, просьба связаться с нами по вышеуказанному телефону.)

В общем, первая валентинка не в счет. Кроме того, квартиру я снимаю и продавать ее не имею права. Хотя квартира и чужая, я все равно постарался сделать ее моей собственной, развесив на стенах фотографии в рамках с автографами знаменитостей, с которыми мне довелось работать. Чарли утверждает, что это давно не модно, и постоянно пытается убедить меня снять по крайней мере мои собственные фотографии с моим же собственным автографом. Но я не согласен, я считаю, очень важно оставить пару-тройку намеков на то, чье это жилище: хотя бы на тот случай, если Ллойд Гроссман вдруг решит заглянуть сюда со своей командой «Сквозь замочную скважину». По той же причине я приобрел полное собрание сочинений Жан-Поля Сартра, французского философа. Дабы Ллойд мог сказать: да, человек, живущий здесь, определенно недюжинного ума.