Тамара вышла проводить Егора на крыльцо, по пути охая и вздыхая.

– Как ты вырос, ой вырос! Настоящим помощником Настоятелю стал! – со слезами причитала она. В своё время Тамара очень многое сделала для их семьи, ведь жила по соседству. Ещё маленьким Егор прибегал к ней за помощью, если в родном тепле что-то не ладилось. Своих детей Тамаре Бог не дал и помогать Настоятелю она почитала за честь, хотя была простоватой и по бабьи болтливой, но любила Егора, Дашутку и Женю. И теперь Егор догадался, что глаза нянечки покраснели от слёз не только от радости за его возвращение.

– Дашеньку жалко! – призналась она. – Не встаёт нынче, совсем хвори её источили. А Настоятель всё в делах, всё в разъездах. Часа с дочками не пробудет, и в Обитель, по палатам и кельям пойдёт. У доброго хозяина всё на местах, все дела под приглядом. А про кровиночку-то свою позабыл! Ей глазоньки утром открыть и то счастье, а отца-то она вовсе не видит!

– Сергей Дарью любит! – уверенно сказал Егор. – Просто...

Он только махнул рукой и поскорее сбежал с крыльца на подтаявший снег. Пора было браться за поручения Сергея. Каждый день весны и короткого лета помогал выжить в Долгую Зиму, а ждать первых заморозков оставалось недолго, всего каких-то три месяца.

Монастырь был великой общиной, центром всего христианства. Много веков он стоял между Кривдой рекой и северным лесом, но только сейчас обрёл свою наивысшую ценность. Стены защищали христиан от внешнего зла, а врагов у богомольных людей всегда было достаточно. Среди недругов находились и те, кто нарочно обосновались рядом с общиной, но говорить о них, даже лишний раз упоминать, христиане боялись. Не дай Бог накликать беду, ведь ещё жила память о ночной резне пятнадцатизимней давности.

«Наказал Господь, не сказал, за что», – так поговаривали в Монастыре после убийства прежнего Настоятеля. И всё же, с той страшной ночи в общину подземники больше не пробирались, благодаря заключённому Сергеем договору. Но, где-то там, среди северных зарослей, в непроходимой чащобе спряталось хищное племя. Выходить за стены христиане по-прежнему опасались, ведь дороги между общинами проходили через охотничьи угодья подземных волков.

В самом же Монастыре всё из году в год текло по уставу. Община росла и не по дням богатела.

На звоннице гулко и раскатисто грянул благовест. Не сходя с крыльца, Тамара перекрестилась на серые маковки храма Николая чудотворца. Она с тоской вспомнила об их недавнем золотом блеске. В общине многое изменилось с приходом Сергея. На Обитель и раньше нападали враги, Монастырь строился на века, но теперь совсем ощетинился кольями, опоясался рвами и укрылся под надёжной бронёй. Трудно вообразить себе того недруга, который смог бы взять столь защищённую крепость.

– Бог в помощь, Тамарочка! – за приоткрытыми воротами выжидающе смотрела на Тамару знакомая, но во двор без приглашения не входила. Голову её укрывал тёмный платок, поверх серого монастырского платья отороченная мехом жилетка. Тамара сразу узнала Марину: они часто виделись в Слободе; хорошая женщина, и выслушает, и поймёт, и дельным советом поможет. Пусть болтают про неё всякое, сплетничают, но добра Марина людям делала много. За травами и настоями обращались к ней и жёны трудников, и ратников, и даже высоких чинов.

Тамара спустилась с крыльца и подошла к воротам.

– Смотрю, Настоятель вернулся. А куда ездил? – начала Марина расспрашивать. Перед домом Сергея, накренившись в проталинах, стоял внедорожник. Казалось, машина могла передвигаться одними молитвами. На корпусе грубые швы, краска с боков облупилась, все стёкла прикрыты решётками из арматуры. Защита помогала в дороге от нападенья диких зверей, да и против диких людей могла пригодиться.

– К Вороньей Горе нынче ездил, – вполголоса сообщила Тамара. – Чтобы невегласе помочь. Тёмный народ, к таким за раз сунешься – не вернёшься.

– Вот как стал Волк у нас Настоятелем, так пошли в общине дела, – Марина доверительно взяла Тамару под локоть. – Всё-то спорится у него: с язычниками поладил, с дикарями договорился. Без него, верно, сгинули бы. Сколько жизней христианских он спас!

– Спас-то спас, а свою родную кровиночку спасти не может! – Тамара промокнула уголком платка набежавшие слёзы.

– Неужто Дашутке совсем худо? – участливо спросила Марина.

– Плечики худенькие, тельце чахлое, как дитятко маленькая и лёгкая, словно пушиночка! Ничего не ест, отвары не пьёт, всё сестру к себе кличет. А у Женечки сердце-то не каменное! Обнимаются, плачут, горемычные, прощаются друг с другом навеки!

– Как же она такой-слабой-то уродилась? – Марина спросила отнюдь неспроста. Разные слухи ходили про рождение Дашутки. Монастырские женщины снова и снова расспрашивали Тамару, выпытывали и донимали её о жизни Сергея, а нянечка с горечью им рассказывала.

– Я же сама роды тогда у Верочки принимала. Нельзя было ей снова рожать! Ведь только-только Женечкой разрешилась, а тут опять на сносях. Верочка была хрупкой, лёгонькой, голосок кроткий. С первым ребёночком-то ей крепко досталось, а тут...

Тамара вспомнила вечер, когда к ней застучали в окно и позвали снова быть повитухой к жене Настоятеля.

– Волк места себе не находил, метался в сенях сам не свой. А Верочка так кричала, так кричала, пополам разрывалась! Дашутка недоношенной родилась. Мы то с женщинами как могли помогали, да только при родах Верочка кровью и истекла. Вот тогда семья их наполовину и осиротела. Ох и взвыл Волк – никогда я его таким страшным не видывала, словно зверь дикий стонет, глаза блестят, белый весь, о проклятии каком-то кричит, поминает какую-то ведунью и гребень. А Верочка лежит себе тихонечко, на простынях, глаза зелёные в потолок смотрят, будто смирилась со всем грешным миром, простила людей и отдала Богу душу. Может даже