Хотя у Жаки для его возраста исключительная начитанность, он не числится в хороших учениках. После исключения из шестого класса лицея учебой он занимается с ленцой, и в некоторых предметах у него серьезные пробелы. В математике и латыни, а также в современных языках он очень слаб, но его это мало волнует. Однако когда в июне 1947 года он проваливается на первой части выпускных экзаменов, то очень расстроен. Все лето он занимается не покладая рук, взяв за привычку вставать рано утром, и в сентябре с успехом сдает экзамены. «Его словно бы подменили», – вспоминает брат Рене.

Потом он уходит из лицея Бен-Акнун, чтобы поступить в лицей Эмиль-Феликс-Готье – почтенное заведение в центре столицы Алжира. Его преподаватель философии Жан Шоски особенно славится своим «незабываемым произношением, растягивающим последние слоги и не стесняющимся нагружать гласные тяжелыми ударениями и циркумфлексами», а также своим большим черным зонтом, с которым он, по словам некоторых учеников, никогда не расстается. «Если вас спросят, почему вы пришли в Эмиль-Феликс-Готье, скажите, что для того, чтобы заниматься философией с Шоски!» – объявил он уже на первом занятии. По словам одного из его тогдашних учеников, это был «непредсказуемый, вызывающий немедленную симпатию человек, выдумщик, порой манерный, временами он был почти невыносим, но все же он ставил мозги на место и был, бесспорно, оригиналом, блистал интеллектом и обладал даром мышления одновременно ясного, элегантного и точного. А в некоторые мгновения и искрящегося – какие у него были заходы (особенно о Канте)! Настоящий большой философ…»[76]. У нас нет никакой информации о том, какое влияние этот преподаватель оказал на Деррида. Известно только, что из всего прочитанного в это время больше всего его трогают произведения Бергсона и Сартра.

И именно в этот последний учебный год матери Жаки, давно страдающей почечными коликами, делают серьезную хирургическую операцию. Камень настолько велик, что ей придется удалить всю почку. В личных записях 1976 года Деррида в немногих, но очень важных словах коснется значения для своих отношений с матерью этого события, завершившего долгий период напряженности.

Операция моей матери.

Этим моментом я датирую «примирение» с ней. Описать его как можно конкретнее. Частые посещения клиники. Страх во время операции. Ее смягчившееся удивление при виде моей заботливости. Мое собственное удивление. Конец войны. Отношение, превратившееся в «учебу», и т. д., и т. п.[77]

В период сдачи выпускных экзаменов у Жаки очень смутное представление о том, чем он хотел бы заниматься дальше. С 14 или 15 лет он считает, что должен писать, лучше всего заниматься литературным творчеством. Но поскольку он ни на мгновение не помышляет, будто этим можно заработать на жизнь, долгое время «единственным возможным, если не желанным, занятием»[78] ему кажется профессия преподавателя литературы. После знакомства с философией этот проект несколько меняется:

В выпускном классе я начал по-настоящему читать философию, и, поскольку в это время я узнал, что, не обучившись греческому в лицее, я не смогу участвовать в конкурсе на место преподавателя литературы, я сказал самому себе: почему бы не соединить одно с другим и не стать преподавателем философии? В то время главными образцами для подражания, такими как Сартр, были люди, занимавшиеся одновременно литературой и философией. Таким образом, мало-помалу, не отказываясь от литературного письма, я начал думать, что в профессиональном плане лучшим вариантом является философия[79].

В одном впечатляющем интервью 1989 года под названием «Этот странный институт, называющийся литературой» Деррида еще лучше объяснит свои тогдашние колебания:

Я, бесспорно, колебался между философией и литературой, не отказываясь ни от того, ни от другого, ища, наверное, впотьмах место, отправляясь от которого историю этой границы между ними можно было бы продумать или даже сместить – в самом письме, а не только в исторической или теоретической рефлексии. А поскольку и сегодня меня интересует то, что, строго говоря, нельзя назвать ни литературой, ни философией, мне кажется забавным думать, что мое юношеское, так сказать, желание подтолкнуло меня к некой форме письма, которая не относилась ни к тому, ни к другому[80].

Эти тесно сплетенные друг с другом искания обретут вполне конкретное воплощение. Через несколько дней после объявления результатов выпускных экзаменов Жаки случайно слышит на «Радио Алжира» передачу по профессиональной ориентации. Преподаватель литературы хвалит в ней «предподготовительные курсы»[81] в Высшую нормальную школу, открытое и многостороннее обучение, которое позволяет не спешить со специализацией: он, в частности, рассказывает, что там в 1932–1933 годах учился Альбер Камю. Деррида, который никогда не слышал о Высшей нормальной школе, уже на следующий день отыщет этого преподавателя и запишется на предподготовительные курсы лицея Бюжо, в хорошо известный класс, где собираются ученики со всего Алжира. Именно здесь он встретит Жана-Клода Парьента и Жана Домерка, с которыми подружится и которые уедут в Париж одновременно с ним.

«На предподготовительных курсах в Бюжо было достаточно много уроженцев Орании, – вспоминает Парьент. – Также была группа из Константины. Но оригинальность их определялась отчасти тем, что это был смешанный класс, тогда как другие учебные заведения были еще раздельными – для девочек и мальчиков. Как правило, ученики приходили туда, чтобы подготовиться к поступлению в высшее учебное заведение, а потом продолжали обучение на филологическом факультете Алжира. Немного было тех, кто, как мы, нацеливался на поступление в Высшую нормальную школу. Присутствие девочек несколько меняло атмосферу в классе: отношения между нами были повежливее, чем в прежних наших классах, и нам очень завидовали ученики из других классов лицея. Но в целом это не имело какого-то большого значения. Хотя Деррида легко общался с девочками, я не помню, чтобы в этом классе у него была какая-то подружка»[82].

Хотя Жан-Клод Парьент был прекрасным учеником, он поступил на второй год предподготовительных курсов. Дело в том, что, хотя Бюжо предлагает полный цикл подготовительного обучения по точным наукам, в это время в Алжире еще нет собственно «подготовительных курсов» для поступления в «большие школы». Парьент собирается подать документы в Высшую нормальную школу в конце года прямо из Алжира. Этот план не представляется таким уж абсурдным, поскольку обучение в этом классе достаточно качественное. Поль Матье, преподаватель литературы, которого Деррида слышал по радио, – гуманист старой закалки. Выпускник Высшей нормальной школы, он по-прежнему боготворит это заведение на улице Ульм и призывает своих лучших учеников сделать все, чтобы туда «проникнуть». Но его уроки, построенные на литературной истории в стиле Лансона,