Там ей знакомы все извилины,

все камни, ветки и сучки,

к ней поворачивают филины

свои безумные зрачки.

Порою утренней, туманною,

когда кровавится восток,

перед могилой безымянною

она оставит узелок.

И побредёт. Мне повстречается

и скажет: «У сынка была.

Уж мне там славно отдыхается,

уж я там ела да пила.

Невестка добрая, опрятная,

внучок – головушка светла…

Да тяжела путя́ обратная,

поди, в последний раз была…»

Счастье

Быть хозяйкой Московского моря

и дремучих Мещерских болот,

знать, куда тихоструйная Воря

утомлённо и долго течёт,

в каждом мальчике чувствовать сына,

в старике проходящем – отца

и радеть, чтоб лихая година

не коснулась родного лица.

Н. Н. Сотников

Миллион триста тысяч блокадных минут

Анатолий Молчанов – коренной ленинградец. С гордостью и скорбью он говорит о себе и своих ровесниках: «Мы – родом из блокады».

Ранняя и весьма обширная начитанность, любовь к книге и к театру…. Казалось бы, жизненная дорога определилась. Но лично мне как его читателю и младшему товарищу так и не удалось понять, почему всё же юноша предпочёл весьма специфический институт и факультет: Гидрометеорологический, океанология.

Учился и работал он успешно, и всё же любовь к поэтическому слову не давала покоя. И вот однажды им заинтересовался режиссёр и педагог студии при ТЮЗа Леонид Фёдорович Макарьев, который попросил своего нового юного знакомого прочесть что-нибудь из того, что ему дорого, и что он знает наизусть. Оказалось, что литературная память у паренька если не уникальная, то, во всяком случае, исключительная.

Макарьев так увлёкся неожиданным представлением, что даже поменял довольно строгий театральный распорядок. Итог? Он посоветовал Молчанову, что называется, отпроситься из гидрологов в актёры! Прямой начальник замахал руками и тут же выписал Анатолию длительную и дальнюю командировку.

Поздно уже говорить о том, что было бы, если бы!.. Хотя я не театральный человек по природе своей, но сын профессионального драматурга и театрально-литературного педагога. Думаю, что по складу дарования Молчанову больше подошёл бы чтецкий театр, но даже в случае удачи компенсировать нехватку систематического театрального образования молодому энтузиасту было бы нечем! А тут он вполне благополучно завершил свой трудовой путь и принялся за личную литературную работу. Поэтическую. Впрочем, вскоре он займётся и очерками, и рассказами для ребят, и сказками…. И всё это к стихам выглядело как дополнение.

В памяти многочисленных аудиторий, прежде всего – слушателей театра «Родом из блокады», он остался именно поэтом с ярко выраженной гражданской тематикой.

Устное своё слово он дополнил мимикой, жестами, даже пением. Как артиста эстрады его приняли и полюбили тысячи зрителей и слушателей. Постепенно стала выходить книга за книгой. При этом надо сказать, что литература никогда так и не становилась для него профессией, но далеко перешагивала рамки самодеятельного творчества.

И вот однажды, когда мы, его товарищи и друзья, готовились поздравить его со знаменательной юбилейной датой, пришла добрая весть о присуждении ему почётного звания «Заслуженный работник культуры России». Для тех, кто не знают различных тонкостей в мире искусства и культуры, сообщим, что это звание почти исключительно даётся штатным практическим работникам культуры. Понятное дело, что инженеры в эту категорию не попадают. Случай в нашей культуре уникальный. Аналогов услышать мне не удалось.

А в данном случае звание было присуждено за многолетнюю и очень интенсивную концертную деятельность.

Но как же быть с поэзией? Число поэтических книг полнилось. Они были либо изданы за свой счёт, либо на спонсорские деньги.

Как поэтический редактор и литературный педагог могу смело сказать, что у Молчанова есть поэтический актив (стихотворений десять), который вывел его на литературно-профессиональный уровень, но для литературной деятельности этого мало.

Выслушав мои доводы в ходе длительного и серьезного разговора, Молчанов сказал, что менять что-либо уже поздно, но и продолжать творчество он будет всегда.

Ныне его имя носит районная библиотека в Кировском районе нашего города. Тоже – явление редчайшее! Он также является почётным жителем Всеволожского района Ленинградской области.

Он лиру блокадную принял как знамя

О творчестве Анатолия Молчанова мне впервые поведал мой бывший университетский преподаватель факультета журналистики, завлит театра «Родом из блокады», критик и публицист Алексей Яковлевич Гребенщиков. Он откровенно радовался тому, что в ряду детей блокадного Ленинграда появился настоящий поэт, заново открывший блокадную тему, увидевший новые её грани.

Вы спросите: «А разве мало пишут и писали стихов о блокаде?» О любительских, самодеятельных авторах мы здесь говорить не станем. Да мало ли по русским деревням было задорных певуний, а Лидия Русланова одна! А что касается до того, что писали прежде и в годы блокады, и после неё опытные, мастеровитые перья, то и здесь дело не такое уж простое, как может показаться на первый взгляд.

Мы – единственная страна, где не только в литературный обиход, но и в обиход общенародный вошло понятие «поэт-фронтовик». Термин «поэт-блокадник» столь же распространенным и негласно узаконенным не стал. Я не раз задавал себе вопрос: «Почему?» С какого конца к этому вопросу не подойдёшь, всё ведёт к одному – это явление единичное, если не сказать – уникальное.

А кто у нас, в сущности говоря, поэт-блокадник из числа старшего поколения? Разумеется, мы все сразу же назовем Ольгу Берггольц, Веру Инбер, Николая Тихонова, Леонида Хаустова, однако и ветеран ещё и Первой мировой войны Тихонов, и недавний студент, окончивший в блокадном Ленинграде стрелковопулемётные курсы Хаустов в большей степени фронтовики, воины. Недаром блокадный подросток Олег Шестинский написал в 70-е годы: «Разделилось моё поколение на детей и бывалых солдат…» Напомню, что таким рубежным годом стал год рождения 1927-й. Те, кто были младше, уже в действующей армии не служили. Исключение – партизанские отряды, подпольные группы, но не фронт как таковой.

Блокадные подростки Олег Шестинский, Юрий Воронов и их младший брат по блокаде Олег Цакунов – все они пришли в литературу после войны в той же последовательности, в какой и названы. Олег Цакунов с удивлением и горечью говорил о себе, что он – «последний поэт блокады» как очевидец, пусть и видевший всё воочию глазами дошкольника. С ним невольно приходилось соглашаться. Резервов у блокадной темы среди самих блокадников