class="p1">от тебя, царя-отца.

Да и сам сынок при этом

был как царь по всем приметам:

крепкотел и златовлас,

с васильковым цветом глаз,

громогласен, нос картошкой

краткопалые ладошки.

А уж пил-то, а уж жрал!

Точно царь, лишь ростом мал.

И вот этого-то крошку

царь топить велел, как кошку.

Да уж Бог ему судья,

на дурных не гнéвлюсь я.

А вот те, кто клеветали

нынче глаз недосчитали.

Призадуматься б ему:

кто без глаз, и почему.

Все, пока! До встречи вскоре!

Пусть к вам добрым будет море!

***

Лежа на кушетке белой

между Белочкой и Стэллой

Дон Гвидон под нос гундосит:

— Грусть-тоска мне башню сносит,

хоть иди, лечись, к врачу:

видеть батюшку хочу.

Тихо, девочки, ни звука!

Есть секретнейшая штука,

только что из Тель-Авива,

телешмель — и вправду диво.

Чудо нано технологий,

кнопку жмеи — и он в дороге.

Вот он, пульт, экран на нем,

щас к Салтану попадем.

Взял царевич пульт прибора

И с него не сводит взора.

Видит он царя поддатым,

тот ругает стражу матом:

— Для каких вы, тля, затей,

напустили в дом чертей?

Ладно, правда, выпил малость,

может спьяну показалось…

Рядом тетки одноглазы

и царева мать, зараза.

Че-то шепчутся тишком,

прикрывая рот платком.

Рында стукнул об пол тростью,

и ползут на пузе гости.

Сразу видно — из Леванта

знатные негоцианты.

Крестит царь себе живот

и кричит: «Глядите! Вот!

Я вас, сукиных детей!

Кто опять пустил чертей?»

Тут купцы завыли: «Вах!

Ас-салям-алекум, шах!»

Царь смутился: «Чо, купчины?

Почему черны личины?

Ваалейкум ас-салям!

Всей прислуге- по соплям!

Где толмач, ипёна мать!

Как китайцев понимать?!»

Тут настарший из купцов

объяснил в конце концов:

— Мы Левант, а не Китай.

Мы ходи купи-продай

героин и анаша.

Были у Гвидон-паша.

Сильно он переживает

и тебе передавает:

Как мудрейший звездочет

сделай правильный расчет,

напряги свой мудрый ум:

как ты трахал свой ханум?

Сколько месяц пробежала,

как ханум твоя рожала?

Если будет девять лун –

То сынок от твой шалун.

Ты тогда большой балда,

зря топил его в вода.

А про негра с бородой

врал шайтан совсем худой,

необрезанный собака,

ты не верь ему, однако.

И ему, за лживый сказ

Джабраила вырвал глаз.

Пальцы царь перебирает.

Видно, месяцы считает.

Лоб в поту, усы в горсти:

тяжек счет до девяти!

Вот сочёл, вокруг глядит.

Видно, оченно сердит.

Взяв державу молотком

молвит злобным шепотком:

— Это кто ж, злодей отпетый,

мне про негра плел наветы?

Вашу маму так-растак!

Я же верил, как простак.

Лизоблюды! Интриганы!

Обвели, как мальчугана.

И кому здесь глаз подбил

сам Архангел Гавриил?

Как смогли вы исхитриться,

чтоб со свету сжить сестрицу?

И откуда вдруг указ

про секрет и про баркас?

Что вы, фляди, натворили?

Крепкую семью разбили!

Я же, как пришел с войны,

да остался без жены,

так живу холостяком

с постоянным стояком.

Чтоб забыть свою потерю,

трахал баб я, сил не меря.

Яйца, как голландский сыр

стер уже почти до дыр,

А на сердце словно гири.

Нету счастья в этом мире!

Раз преставилась жена,

то и мне теперь хана.

Тут царева мать, скотина,

по головке гладит сына:

— Ты не плакай, ну-ну-ну!

Мы найдем тебе жену.

Пусть одна пропала в море,

подберем другую вскоре.

Сколь ни существует свет –

баб незаменимых нет.

Вот идет молва правдива:

есть одна эстрадна дива,

ейный шлягер о любви

нынче хит на МTV

И толкут свет сурово:

Бритни Спирс пред ней — корова.

Три работы совмещает,

на тусовках зажигает,

микрофончик так берет,

что у статуй буй встает.

Сексуальна и стройна.

Вот была б тебе жена…

Одолела злоба внука.

Шепчет он: "Ну, бабка, сука!"

Разогнал шмеля как пулю

и — буяк об нос бабуле!

Тут экран совсем потух.

Дон Гвидон им об пол — бух!

Отказавшись от минета

Вышел вон из кабинета.

***

Вот Гвидон слегка рассейно

ходит-бродит у бассейна.

Глядь — по верху тихих вод

Лебедь белая плывет.

Грудью чуть волну колышет,

и от хлорки еле дышит.

Лапки белы, глазки алы –

Тетя Ася заипала.

— Здравствуй, дон Гвидон мой милый!

Ты как вышел из могилы.

Бродишь тих да бел, что мел,

зря, наверно, устриц ел.

Дон Гвидон ей отвечает:

— Слух пришедший огорчает:

слышал ноне я базар:

есть певица — Superstar,

сексуальная не в меру,

и поет не под фанеру,

да и выглядит неслабо.

Вот меня и давит жаба.

Да за эдакой девицей

я готов поволочиться

хоть за тридевять земель

чтоб завлечь ее в постель.

Бела Лебедь возражает:

— Так она же зажигает,

жизнь светскую ведет.

Что тебе перепадет?

Дон надул с обидой губы:

— Я ж не для себя — для клуба!

Пусть хоть раз в четыре дня

выступает у меня.

А уж я бы с ней поладил:

где б хотела — там и гладил,

и жила бы как в раю:

что захочет — я даю

И вздохнула Лебедь тяжко:

— Ты Гвидон, такой милашка!

Че ходить в ины края?

Та певица, — это я!

Тут она крылом махнула,

шею белу изогнула

и облив себя водой

стала девою младой.

Да такой, что кто лишь взглянет

и не хочет — сразу встанет.

Вся в пуховом неглиже

и с тату на круглой же.

Дон Гвидон, любуясь ею

поперхнулся: "Я буею!"

И вздохнула Лебедь снова:

— Коли так, то я готова!

Я же скромная девица,

но раз ты готов жениться

и по гроб меня любить,

я согласна, так и быть.

Возражает дон с улыбкой:

— Извини, но тут ошибка.

Так уж вышло не со зла –

ты меня не поняла.

Я влюблен, на сердце рана,

но жениться — просто рано.

Я готов, душа горит,

но маманя не велит.

Я же мальчик-скороспелка.

Крошка Стелла, ты иль Белка –

мне, в неполных десять лет,

трахнуть — да. Жениться — нет

Плачет Лебедь, горько ноет:

— Ты смеешься надо мною!

Для того ль я, как могла

честь девичью берегла?

Дон сказал: "Какого буя?

Хоть жениться не могу я,

в остальном, душа моя,

мне не жалко ни буя.

Ты — алмаз моей души,

лишь контрактик подпиши.

Буду тя лелеять, холить

и к концертам не неволить.

Не женюсь, но знаю я,

будем мы и так друзья.

Что касаемо постели,

то покамест не жалели

те, что были в ней со мной