В одной из бухт мы отыскали грот и играли в пиратов. Роська учила меня нырять с высоты, но у меня ничего не получалось: я не мог перебороть страх. Роська насмешливо щурила свои морские глаза и качала головой. Но я ее не стеснялся: что такого? Она тоже много чего боится.

А однажды… Однажды мы нашли Запретную зону.

В тот день мы с Роськой решили углубиться в Холмы — может быть, удастся разгадать их тайну? Мы шли от Зеленого холма по еле заметной тропинке. В траве шуршали змеи, но на тропинку не выползали, и страшно не было. Ветер гнал легкие облака в высоком небе. Один я никогда не уходил в Холмы так далеко.

— Смотри, — сказала Роська, — тропинка стала шире.

И правда: раньше мы шли гуськом, а теперь могли пойти рядом взявшись за руки. Скоро тропинка переросла в дорогу, по которой не только ходили, но и ездили: огромные колеи темнели с обеих сторон.

— Рось, откуда это здесь?

В траве вдоль дороги лежали в метре друг от друга телеграфные столбы. Мы ожидали увидеть что угодно: второй маяк, старинный замок, потухший вулкан, лошадиные черепа. Но откуда здесь телеграфные столбы?!

— Может быть, Поселок хотели расширять? — предположила Роська.

— Почему тогда так далеко? Поселка-то уже и не видно. И почему следы машин только тут появляются? Будто с воздуха приземлились…

— Инопланетяне? — распахнула Роська желтые от степной травы глаза.

— Ага, пришельцы, — мрачно усмехнулся я, потому что в пришельцев не верил. И тут я увидел ЭТО.

Между Холмов росли деревья. Издалека было не разглядеть, какие именно, но большие, настоящие. Подойдя поближе, мы увидели заросли кустарника и высокую некошеную траву. Зеленый оазис в степной пустыне, обнесенный высоченным забором. Я крепче сжал Роськину руку:

— Пойдем, Рось. Надо разведать.

Роська сдержанно кивнула, и на секунду мне показалось, что я слышу, как стучит ее сердце. Ну и что? Мне самому было страшно.

На распахнутых воротах висела покосившаяся табличка с облупившейся краской: «Не входить! Запретная зона!»

Мы, конечно, вошли. Раньше здесь было, наверное, что-то вроде парка: белели в разросшихся кустах акации две скульптуры (мальчик-рыбак с удочкой и ведром и девушка с караваем), стоял покосившийся турник, в щелях дорожек, выложенных плитками, виднелись остатки клумб, росла трава. Тишина стояла такая, что мурашки по коже бегали.

В гуще деревьев виднелись два дома — бараки, длинные, одноэтажные. Мы с Роськой переглянулись. Вообще-то я бы с удовольствием рванул отсюда и вернулся потом… с Петушковым и Лешей Смелым. Но, во-первых, неизвестно, что скажет (а еще хуже, что подумает) по этому поводу Роська. А во-вторых… ну неужели я правда такой трус? Трусливее девчонки? И ведь в самом деле надо разведать. Потому что в Поселке ничегошеньки об этом не знают, иначе были бы слухи и разговоры. Может быть, мы тоже сделаем открытие не хуже Максима? И для нас соберут конференцию, будут спорить…

Вдруг протяжно завыла… Нет, не собака. Голос был пронзительней, тоньше, совсем одичалый какой-то, жуткий. У меня волосы встали дыбом. В общем, одно мы с Роськой поняли: бегать мы умеем.

Больше мы никогда не углублялись в Холмы и про Запретную зону никому не говорили, как по уговору. Иногда только вспоминали между собой. Раньше там, наверное, проводили испытания. Может, даже ядерное оружие здесь придумывали. Короче, мы с Роськой решили пока туда не соваться. Я попытался осторожно выяснить у папы, что это могло быть, но он совсем не понимал, о чем речь. И в конце концов раздраженно посоветовал поменьше смотреть телевизор. Будто я его смотрю!

Так мы и жили целый месяц. Максим — в ангаре-лаборатории со своими шуршунами, мы с Роськой — на вольной воле. Закончилось все в тот день, когда Максим показал нам «Ласточку».

После двенадцати в понедельник мы принесли ему обед и, открыв двери ангара, застыли как вкопанные. Почти весь ангар занимал самолет. Он был маленький, но совсем настоящий, только не железный. Каркас — из дерева и обтянут той самой парусиной: фюзеляж синей, а крылья белой. На носу самолета блестел настоящий пропеллер, между верхними и нижними крыльями примостились два кресла.

— Что это такое?!

— Самолет, — невозмутимо отозвался Максим. — Биплан. Раньше такие были. «Ласточка», — добавил он дрогнувшим голосом.

— Ласточка… — растроганно прошептала Роська. Из ее рассказов я знал, что Ласточкой их отец любя называл свою машину.

— Где ты его взял?

— Ну… тут, знаете, столько всего было… Материал этот не парусина, а перкаль, оказывается, специально для самолетов… а потом я еще мотор нашел, и чертежи, и все остальное… детали, крепления. Как будто кто-то собирался строить самолет, все приготовил, но передумал. Чертежи такие… подробные, четкие… Дядя Фаддей как посмотрел…

— Дядя Фаддей?!

— Ну да… — смутился Максим. — Он же бывший летчик, вы разве не знали? Я к нему часто захожу. Ксюша все время на работе, ему скучно одному. Он мне много чего про самолеты рассказывал и про то, как летал. А тут эти чертежи… Я ему показал, он и говорит: «Грех не построить». А у самого аж глаза загорелись. Он ведь и авиаконструктором работал. Я сначала не хотел даже показывать чертежи, но потом…

— Вожжа под хвост, — откомментировала Роська.

— Сама такая, — все так же невозмутимо отозвался Максим, и я первый раз услышал, что он может ругаться, да еще на Роську. — Дядя Фаддей начал мне помогать. Он все рассказывает, как самолетом управлять и где что у него находится, а сам каждый раз: «Обещай, что летать не будешь. Это опасно». Я молчу. Что я, ненормальный, такое обещать? — Максим рассмеялся. — А дядя Фаддей тоже: чем дальше, тем горестнее вздыхает: «Такой мотор, такая конструкция, тебе бы в небо… Максим! Обещай, что никогда! Ах, бедная ты моя „Ласточка“… Мало ли что мы с тобой тут напортачили…» А уж когда построили, он стряс с меня клятву, что я один не полечу. Я и не один, верно? Тебе же, Листик, Холмы разведать надо…

— Мы что, всерьез полетим? — с большим сомнением в голосе спросила Роська.

И я сказал недоверчиво:

— Неужели вы сами его построили? Вот так просто взяли и построили?

— Ну, не просто. Дядя Фаддей ведь опытный.

— Все равно. Это же настоящий самолет!

— Но ведь и мы настоящие, — улыбнулся Максим.

— Ну, все-таки сами — самолет…

— Все на свете делается чьими-нибудь руками, от посуды до паровозов…

— А где он раньше стоял? Ну, пока вы строили?

— Здесь и стоял. Вы же сто лет уже сюда не заходили…

— И мы полетим?! — прервала нас Роська.

— Полетим мы с Листиком, а ты останешься на земле. Будешь нам платочком махать.

Это прозвучало как-то… жестоко. И вообще, что-то Максим сегодня на нее рычит. Может, они с утра поссорились? И тут я понял, что Максим с ней так разговаривает специально, чтобы Роська обиделась и не просилась с нами, потому что он за нее волнуется. Так Роська и сделала.