Галя прыснула от смеха, а Красноперов сурово посмотрел на нее.

— Галочка, он всегда такой забавный? — спросил главврач.

— Почти всегда, Геннадий Васильевич, — ответила секретарша.

— Ну что ж, такие люди нам нужны. Смех и оптимизм — лучшее лекарство от всех болезней. Это еще Авиценна сказал. Нет, Щеглов увольнять мы тебя не будем, не надейся. Выговор, конечно, за превышение полномочий я тебе влеплю. Но и направление в мед вместе с характеристикой дам самое отменное. Заодно поговорю с ректором, чтобы тебя без экзаменов взяли. Достоин, чую. И кстати, со следующей недели перевожу тебя на должность старшего санитара. Будешь бригадой командовать. Доволен?

— Вообще-то, я бы хотел, чтобы вы меня сразу кардиохирургом назначили, — состроил гримасу Костя. — Но пока спасибо и на этом. На безрыбье, как говорится…

— Наглец! — развел руками Красноперов. — Ну почти как я сам в молодости. А теперь брысь с дороги!..

— Спасибо! — еще раз крикнул вслед широко шагающему главврачу Костя и победно посмотрел на секретаршу: — А ты знаешь, жизнь, оказывается, чертовски интересная штука! И мир в принципе прекрасен.

— А ты сомневался? — улыбнулась Галя. — Так ты не дорассказал свой план. Значит, кассир наклоняется над каталкой и тут ты…

— Тут я ему и говорю: «Хочешь, тебя Галя на каталке с горки покатает, а я пока твой мешочек с деньгами посторожу?» Отказаться он, разумеется, будет не в силах. Перед твоей красотой даже мертвый зачешется и встанет. И деньги наши.

— Вали отсюда, — кокетливо засмеялась секретарша, продолжая свой сольный концерт на клавишах.

Константин послал ей воздушный поцелуй и «свалил» в отделение сердечников, где в одной из палат разыскал деда. Там на стульчике возле постели больного сидел его сын Лавр, а у капельницы стояла медсестра Катя, меняя физраствор. На соседних койках лежало еще трое мужчин.

— A-а, архангел Константин! — улыбнулся старик, увидев санитара. — Привет, милый.

— Запомнил, значит, как меня зовут? — сказал Костя, пожимая его свободную руку. Лавр поднялся, уступая ему свой стул. При этом как-то многозначительно посмотрел и даже слегка подмигнул правым глазом. — Ну, как наши дела?

— Непривычно что-то, — ответил старик. — Я ведь никогда в жизни в больницах не валялся. Все на ногах. А если простужусь когда, то лечение у нас одно — стакан водки с перцем и медом, и потей всю ночь под тремя одеялами. К утру простуду как рукой снимет.

— Вот и допотелся, — вставил Лавр.

— А здесь холодно чего-то, — продолжил дед. — Мерзну.

— Ну, это дело поправимое, — сказал Костя. — Катя, принеси фельдмаршалу еще одно одеяло.

— Ладно, — кивнула медсестра. — Твоему крестнику я могу и вторую «утку» поставить. Не жалко.

— Говорят, это ты меня с того света вытащил? — спросил дед.

— Ты сам, дедушка, крепким орешком оказался, почти как Брюс Уиллис. Молодым еще сто очков вперед дашь. Такие так просто не ломаются.

— Куда там! В крематорий пора. Вот уж где точно согреюсь.

— Брось, дед. А почему же в крематорий-то? Ты что, из Индии родом? Это там сжигать принято. И пепел над Гангом.

— Да так уж Лаврик мой порешил, — ответил старик, поглядев на сына. — Место, говорит, на кладбище очень дорого стоит.

— Да-да, — кивнул сын. — Это огромные расходы.

— Глупости! — сказал Костя. — Хоронить надо по-христиански, на кладбище. А что такое крематорий? Огонь, ад! Ты, Катя, хотела бы, чтобы тебя сожгли?

— Я бы хотела, чтобы меня в крутом кипятке сварили, — отозвалась она, укрывая деда вторым одеялом. — Какая разница? Мне в общем-то будет уже все равно.

— Вот! — поднял вверх указательный палец Лавр. — Слова не девочки, но… жены!

— Да, девочкой Катю, конечно, не назовешь, — согласился Костя. — Но и она иногда ерунду мелет. В качестве жены. А вам что, денег на нормальные похороны жалко?

— Да оставьте вы эту погостную тему, — бодро сказал дед. — Я ведь, если честно-то, еще лет двадцать пять пожить собираюсь. Чего-то мне умирать расхотелось. Вот слышал, что в МГУ один старик студентом стал, на философском учится, а я его на два года моложе. Так, может, и мне поступить? А что?

— Папа, я тебя умоляю! — всплеснул руками Лавр.

— Ну, если не в МГУ, то в загс, — продолжил дед. — Вон, Катеньке предложение сделаю.

— А сколько вам? — усмехнулась та.

— За восемьдесят с гаком.

— Правда? Никогда бы не дала.

— Не дала бы… Да мне у тебя и попросить-то совестно!

— Шалун, — сказала Катя, поправляя ему подушку. — Веселый у нас больной появился.

— Вы еще не знаете, что он у нас дома вытворяет, — произнес Лавр. Он украдкой постучал себя по лбу и вновь подмигнул Косте, на сей раз левым глазом: — Мало того, что свет в туалете забывает гасить, так как-то раз баллончиком с краской все обои разрисовал. Граффити, говорит. У молодежи насмотрелся. Он, знаете ли, с подростками дружбу водит.

— Так это же хорошо, — сказал Костя. — Может быть, в нем просыпается Марк Шагал? Или Казимир Малевич?

— Нет, пусть уж спит лучше, — ответил Лавр. — Шагал пусть шагает из нашего дома, а Малевич малюет в другом месте, не на австрийских обоях. Можно вас на минутку?

Он взял Костю под руку и вывел в коридор.

— Так когда же? — заговорщески проговорил он, опять мигнув глазом.

— Что — когда? — переспросил Костя.

— Ну… вы меня понимаете? — Лавр подмигивал уже обоими глазами поочередно.

— Сходите к невропатологу, — посоветовал Константин. — У вас с глазами что-то. То один дергается, то другой.

— А как же с нашим… уговором? Понимаете?

Костя взглянул на часы. Он уже опаздывал на встречу с Ольгой.

— Простите, спешу! — сказал он и побежал к выходу.

Войдя в кафе, которое, находясь рядом с больницей, не могло носить иного названия, кроме как «Доктор Дизель», Костя не сразу признал в сидящей за дальним столиком девушке «свою» Ольгу. Она рассеянно поглядывала в окно и курила сигарету. Заметив Константина, сделала попытку улыбнуться, но вышла лишь какая-то кривая гримаса.

— Хорошо выглядишь, — сказал он, усаживаясь за столик. — Но давай сразу расставим точки над «i». Все, что между нами было, теперь уже не имеет никакого значения. Мы летаем по разным орбитам, и они больше не пересекаются.

— Конечно, — кивнула Ольга. — Только у одной из этих планет на орбите есть маленький спутник. Ребенок.

— Старая песня, — ответил Константин. — Так и знал. Но ребенком ты меня не прижмешь. Зачем вызывала?